Любимый ученик Мехмед
Шрифт:
Газель 11-я:
«Румянец щёк твоих я воспою в стихе подобно соловью…»Газель 22-я:
«О, виночерпий, дай вина! Тюльпаны через день-другой исчезнут…»Газель 59-я:
«Когда шиповник облачён в цветения наряд…»Формально все три могут быть обращены как к женщине, так и к мужчине, но в 11-й газели всё же есть указание, что Мехмед выражает свою любовь к мужчине или юноше,
Франц Бабингер в книге «Мехмед Завоеватель и его время» (Franz Babinger «Mehmed the Conqueror and His Time») приводит 59-ю газель как доказательство своего тезиса о том, что Мехмед — посредственный поэт. На мой взгляд, Бабингер преувеличивает. Гением Мехмед, конечно, не был, но претензии, которые Бабингер предъявляет к нему как к поэту, несостоятельны:
1) Прежде всего, Бабингер говорит, что у Мехмеда нет поэтической индивидуальности, потому что образы, метафоры и даже сами идеи его стихов позаимствованы у других поэтов.
Но Мехмед же не европейский поэт! Если европейский поэт ищет новые формы и образы, то на Ближнем и Среднем Востоке поэт пытался не стать родоначальником нового направления, а гармонично вписаться в существующее.
Если вам нужна индивидуальность, то поэзию Ближнего и Среднего Востока вы напрасно читаете — тут поэт проявляет самобытность не потому, что хочет, а потому, что большой талант не спрячешь. Индивидуальность проявляется сама собой, но поэт к этому не стремится, а стремится поддержать традицию.
Например, в 11-й газели Мехмеда (Авни) есть строки:
Сказать: «Пускай ресницы-стрелы красотой убьют тебя», —
Мог лишь храбрец, кто не узнал сердечных мук стезю.
А теперь сравните это со строками, которые мы встречаем у известных поэтов Ближнего и Среднего Востока.
Здесь и далее все стихи, кроме стихов Мехмеда, цитируются по изданию: Любовная лирика классических поэтов Востока. — М.: «Правда», 1988.
Перевод с арабского языка:
Ибн аль-Араби (1165– 1240)
Каждая взглядом целит — не думай сердце сберечь! Ресницы — острые стрелы, взгляд — индостанский меч.Перевод с персидского языка:
Рудаки (ок. 860– 941)
Твой локон — смертоносный лук, твои ресницы — стрелы.Хафиз (1325– 1389)
Сколько раз ресницы-стрелы моё сердце поражали! Брови — чёрные луки, а стрелы — ресницы. Поражают и скромника, и гордеца.Джами (1414– 1492)
Убийственны твои чарующие взоры, Ты стрелами ресниц грозишь, сердца пронзая.Как
мы видим, они все заимствуют друг у друга. И это признанные, настоящие мастера, а если следовать критериям Бабингера, получается, что кругом одни посредственности. Нельзя судить восточную поэзию по критериям европейской, поскольку у поэтов Ближнего и Среднего Востока есть общий фонд поэтических образов, откуда каждый берёт по мере надобности, и никто никого не упрекает в повторах.Именно поэтому 22-я газель Мехмеда (Авни) имеет начало, которое мы встречаем у многих поэтов:
О, виночерпий, дай вина! Тюльпаны через день-другой исчезнут.Мехмед намеренно заимствует у классиков, чтобы подчеркнуть свою связь с традицией (в данном случае суфийской).
Перевод с арабского языка:
Башшар ибн Бурд (714– 783)
О, виночерпий — я в огне, налей же мне, налей!Перевод с персидского языка:
Омар Хайам (ок. 1048 — ок. 1123)
Виночерпий, бездонный кувшин приготовь!Саади (1210–1292)
Эй, виночерпий! Дай кувшин с душою яхонта красней!Амир Хосров Дехлеви (1253– 1325)
О, налей сегодня чашу, виночерпий, дополна…Что касается 59-й газели, раскритикованной Бабингером, то она тоже вписывается в традицию. Весна, сад, розы, слёзы — это всё типично для восточной любовной лирики, но «типично» не значит «плохо». Можно даже найти примеры, когда кто-то из поэтов как будто следует за Мехмедом.
Из 59-й газели Мехмеда (Авни):
В саду гуляя, можешь ты уловками жеманства Жасмин очаровать: тот ветками поклонится сто крат!А вот как пишет поэт, который жил на двести пятьдесят лет позже — перевод с турецкого языка:
Ахмед Недим (1681–1730)
Жасмины приняли вдоль стен почтительные позы.2) Также Бабингеру не нравится то, что Мехмед гораздо больше сочинял по-турецки, чем на персидском языке. Сочинять на персидском языке в средневековой Турции считалось хорошим тоном, поэтому Бабингер «удивлён» перекосом в творчестве Мехмеда, но и тут неправ. Бабингеру следовало не удивляться, а похвалить за такой выбор.
Когда поэт пишет на родном языке, то принимает посильное участие в создании литературного языка своего народа. Например, Данте и Петрарка прекрасно знали латынь, но строчили стихи не на латыни, как в то время полагалось в Европе, а на родном диалекте, но зато теперь эти авторы называются создателями итальянского литературного языка, заслужили почёт и памятники.
В турецкой поэзии такие авторы как Юнус Эмре (ок. 1240–1320) и Ахмед-паша (1420–1497) тоже заслужили почёт и памятники, поскольку сочиняли не на персидском, а по-турецки, создавая турецкий литературный язык.