Любимый ученик Мехмед

Грек не мог не ответить на поцелуй, но теперь уже сам стал вихрем, который клонит деревья. Он ощутил жёсткость чужой бороды, почувствовал биение чужого сердца, услышал тихий взволнованный вздох, когда на мгновение оторвался от губ своего ученика. Всего мгновение, и учитель снова припал поцелуем к этим губам так крепко, что чувствовал под ними край зубов.

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем учитель и ученик разомкнули объятия. Теперь Андреас и Мехмед просто смотрели друг на друга, старясь успокоить дыхание.

— Учитель, уходи уже. Ты не успеешь собраться, — весело сказал юный султан и добавил: — Не забудь взять с собой ту греческую книгу, которой так дорожишь. Ты знаешь.

— Она хранится в тайнике моего сундука, имеющего двойное дно, — с улыбкой ответил Андреас. — Всё, что хранится в том тайнике, я ни за что здесь не оставлю. Возьму с собой.

* * *

Февраль — холодное время, но Андреасу не было холодно. Следуя за принцем, грек почти не чувствовал зимнего ветра и колючих снежных песчинок, которые иногда приносил этот ветер.

Солнце, временами проглядывавшее сквозь пелену серых облаков, казалось сверкающим драгоценным алмазом. Желтеющая равнина, обрамлённая лентой серых гор, виделась красивой, будто серый шёлковый кафтан, расшитый золотом. Разгорячённая кровь быстро бежала по венам, не давая зимнему холоду проникнуть в тело. Сердце в груди трепетало, а виной всему был всадник на вороном арабском жеребце, ехавший впереди.

Этот всадник не оборачивался, но и того, что видел грек, было довольно, чтобы восхититься: красивая осанка, красивые широкие плечи и краешек рыжей бороды, цвет которой в сочетании с белой чалмой и простым тёмным кафтаном казался язычком пламени.

На этот раз Андреасу дали очень хорошего коня, который не нуждался в том, чтобы его подгоняли. Конь бежал ровной рысью и сам подстраивался под скорость бега других лошадей, на которых ехали слуги принца и многочисленная вооружённая охрана. Всё, что оставалось учителю-греку — восхищаться всадником, ехавшим впереди.

«Мехмед ещё недавно следовал за мной как ученик за учителем, — думал Андреас. — А теперь учитель следует за учеником. Да, так не положено. Но разве возможно было мне выбрать что-то иное? Разве должен был я ради соблюдения формального правила отказаться следовать за возлюбленным?»

Таким непривычным казалось забытое чувство — вместо того, чтобы указывать путь, просто довериться кому-то и двигаться следом, даже не спрашивая, куда. Андреас знал, что они направляются на север, в Эдирне, но давно уже перестал следить, верно ли направление.

Юный султан повелел ехать кратчайшим путём, поэтому всадники почти сразу свернули с широкого торгового тракта, который огибал горы, на малонаезженную дорогу, ведшую напрямик.

Горы оказались почти плоскими, покрытыми редким зелёным лесом, через который хорошо видна была жёлтая песчаная почва. Глядя на них, Андреас невольно вспоминал холмы с проплешинами, окружавшие поле для верблюжьих боёв. «Неужели мы с Мехмедом никогда больше не поедем на подобный праздник?» — спрашивал он себя. От этой мысли было и грустно, и радостно. Грустно казалось расставаться со счастливым прошлым, но будущее обещало принести больше счастья. «Невидимая преграда действительно исчезла. Теперь единственное, что может помешать нам быть вместе, это новые обязанности моего ученика. У правителя очень много обязанностей», — говорил себе грек, и временами ему хотелось, чтобы Мехмед перестал так сильно торопиться в Эдирне. Андреасу хотелось, чтобы продлился этот недолгий период времени, когда Мехмед уже, по сути, обладал всеми правами правителя, а обязанностей ещё не имел.

Чтобы отвлечься от этих пустых мечтаний, учитель начинал смотреть не в спину ученику, а на дорогу. Путь оставался ровным, но на обочине среди высохшей травы попадалось много камней, окружённых невысоким бурьяном. Иногда попадались такие камни, которые ещё не успели врасти в землю. Значит, по этой дороге кто-то изредка проезжал и очищал её от предметов, которые попадались под ноги лошадей и под колёса телег.

«Не в такую уж глушь мы забрались», — думал Андреас, однако селений по пути не встречалось. Лишь глубокой ночью, когда потребовалось освещать себе дорогу факелами, чтобы не потерять её, путники добрались до небольшой деревушки. Жилища, как и везде в здешних краях, были сложены из ломаного камня. Крыши покрывала солома, а не черепица. Значит, в селении жили совсем бедно.

Лай деревенских собак приветствовал толпу приезжих, которую местные жители поначалу приняли за банду разбойников. Селяне успокоились лишь тогда, когда раздался звон серебряных монет, и прозвучало обещание заплатить за пищу и кров.

Мехмед, утомлённый ночной дорогой, поел и тут же заснул на старых овечьих шкурах, как убитый, а утром, едва рассвело, повелел выдвигаться в путь.

Гористая местность ещё до полудня сменилась равниной, но затем опять начались горы. Вот миновали большое озеро неправильной формы, а когда оно осталось позади, очень скоро не стало и селений по обочинам дороги, и даже овечьих стад не стало. Везде лишь плешивые горы, куда ни посмотри.

Заночевали снова в некоей глухой деревне, но теперь Мехмед вёл себя так, будто приехал в знакомые или родные места:

— Эта деревня относится к территории Балыкесира? — спросил он у проводника, и, услышав утвердительный ответ, пояснил: — Значит, совсем скоро нас ждёт счастливая встреча.

К полудню следующего дня, когда на горизонте показалось очередное маленькое селение, располагавшееся на склоне некоей плешивой горы, Мехмед повстречал на дороге двенадцать всадников. Вернее, поначалу их повстречали конные воины, ехавшие впереди своего высокородного господина и ограждавшие его от нежелательных встреч, но затем выяснилось, что нынешняя встреча весьма желательна.

Как только вся дюжина узнала, что юноша с рыжей бородой, облачённый в простые одежды и восседающий на дорогом вороном жеребце, это и есть Мехмед, тут же спешилась и встала на колени прямо в дорожную пыль.

— Повелитель, — произнёс самый старший из двенадцати, — мы присланы к тебе, чтобы передать, что твой приказ исполнен в точности. Заганос-паша, которому мы служим, ждёт тебя именно там, где ты назначил.

Речь шла о визире, который когда-то приезжал в Манису, чтобы проверять успехи Мехмеда в учёбе, и заслужил расположение своего подопечного. Затем этот визир стал советником при Мехмеде во время первого правления юного султана, но правление закончилось, а Заганос-паша впал в немилость у старого султана Мурата. Визиру повелели уехать из столицы и жить в своих владениях, которыми и являлся Балыкесир. С тех пор прошло более четырёх лет, но теперь Мехмед вспомнил об опальном визире и решил взять его с собой в Эдирне.

Ещё только получив письмо с известием об отцовой смерти, Мехмед сразу же отправил гонца в Балыкесир, чтобы Заганос ждал в условленном месте, и вот теперь опальному визиру и юному султану предстояло увидеться. Это оказалась очень трогательная встреча.

* * *

Двенадцать всадников показали дорогу в лагерь, устроенный рядом с той самой деревней, которая располагалась на горном склоне. Андреас увидел небольшие шатры, костры, вокруг которых сидели вооружённые люди, и рассёдланных коней, поедавших жухлую траву на пастбище неподалёку.

Вот из самого большого и богато отделанного шатра поспешно вышел хорошо одетый человек крепкого телосложения и сурового вида. В бороде ясно виделась седина, но, судя по лёгкости движений, Заганосу-паше ещё оставалось довольно долго до настоящей старости.

Увидев Мехмеда, который уже успел подъехать к шатру и спешиться, визир поклонился в пояс, но затем, оказавшись не в силах сдержать нахлынувшие чувства, упал на колени:

— Мой повелитель, ты не забыл своего верного слугу, — с дрожью в голосе произнёс этот суровый человек.