Любимый ученик Мехмед

Весна для поэта — время счастья, но сочинять счастливые стихи не получалось. Первые две строчки нового стихотворения выражали восторг любви, но затем восторг сменился горечью, и это случилось как-то само собой, помимо воли сочинителя.

Мехмед уже успел забыть, что такое любовь, смешанная с горечью. И вот пришлось вспомнить. Почему всё так обернулось? Почему? Как это могло случиться? Он не понимал, но даже такой любви не хотел лишаться.

В Гелиболу казалось, что Учитель наконец-то стал понятен, полностью раскрыл перед учеником Свои мысли, чувства. Теперь же мысли Этого Человека снова стали загадкой. Почему Он решил то, что решил? Почему захотел уйти?

Учитель, находясь с учеником в Гелиболу, уверял, что склонен к постоянству. Но почему же сейчас вёл себя как ветреный искуситель, который не стремится остаться с тем, кого покорил? Вот и в стихотворении Учитель получился таким ветреным красавцем. Этот красавец оставался таким же непонятным как для Мехмеда, так и для Авни, который являлся поэтическим отражением Мехмеда.

Во время недавнего разговора ученик не раз спрашивал Учителя:

— Почему хочешь уйти? Почему? — а Учитель, глядя с любовью и сочувствием, говорил жестокие слова:

— Нам лучше расстаться сейчас, чем позже.

— Почему? — не понимал Мехмед, а Учитель, положив руки ученику на плечи, продолжал:

— Когда-то ты обещал, что поверишь мне целиком и полностью, не усомнишься ни в одном моём слове. Так поверь мне. Мы должны расстаться до того, как успеем разочаровать друг друга. Это неизбежно произойдёт, потому что мы уже не согласны друг с другом. Мы хотим разного. Каждый станет настаивать, но никто не уступит. Если мы не расстанемся, то в итоге проклянём друг друга и тот день, когда встретились впервые. Зачем нам это? Лучше мы сохраним друг о друге хорошие воспоминания, а если снова встретимся, то будем рады видеть друг друга.

— Учитель, я Тебе не верю, — отвечал юный султан. — Ты хочешь обмануть меня, чтобы утешить, но ведь мы оба знаем, что новая встреча не принесёт радости. Ты никогда не вернёшься в Эдирне, Ты уедешь в Константинополис или в Афины. А как я окажусь там? Если только как завоеватель, а Ты придёшь ко мне не ради меня, а чтобы просить за кого-нибудь из тех, кто окажется у меня в плену. Разве наша встреча и последующая беседа станут радостными?

— Ты хочешь получить от меня обещание, что через несколько лет я вернусь в Эдирне?

— Я хочу, чтобы Ты не уезжал.

Учитель вздохнул и опустил взгляд, ладони безвольно скользнули вниз по плечам ученика, но Мехмед поймал руки Учителя в свои и воскликнул:

— Как мне убедить Тебя остаться!? Хочешь, дам Тебе денег и подарю участок земли там, где укажешь, чтобы Ты мог построить свою школу. У Платона была школа. У Аристотеля была школа. У Тебя тоже будет.

— Благодарю, но не нужно, — ответил Учитель.

— Не хочешь быть мне обязанным?

— Причина совсем иная, — последовал ответ. — Я просто не знаю, что делать с этой школой. Есть разные учителя. Есть такие, как Платон и Аристотель. Есть такие, как Сократ. Сократу, чтобы учить, не нужны были стены.

Мехмед опять не поверил, но не признался в своём недоверии. Вместо этого принялся уговаривать Учителя остаться хоть на время. Юный султан надеялся придумать что-то ещё, чтобы удержать любовника, который вёл себя как ветреник. С того времени, как Учитель и ученик окончательно сблизились в Гелиболу, Учитель изменился, стал другим. В Гелиболу говорил, что стремится к постоянству, а теперь поступал наоборот.

Султан согласился бы на любое средство, лишь бы помогло сохранить любовь. Идти в мечеть и молить Всевышнего о милости казалось бессмысленным, но, может быть, имело смысл пойти в христианский храм и попросить там? Вдруг христианское колдовство помогло бы?

Думая об этом, Мехмед, наконец, подобрал последние слова для стиха, и получилось так:

Румянец щёк твоих я воспою в стихе подобно соловью. Ах, эти прядки, что на лбу твоём! Безумно их люблю! И если все плоды твоей любви — тревога и печаль, Хвала Аллаху, что плодами этими я голод утолю. Твоих растрёпанных кудрей концы не расплести ветрам. Кто окружён преградами, настигнет цель свою? Кто друг для друга мы? Из уст твоих особенный нектар — Убийственной печали яд, но сладкий, как халва, — я пью. О, скольких мудрецов своей любовью ты ума лишил! О, сколько чутких сердцем по твоей вине стояли на краю! Сказать: «Пускай ресницы-стрелы красотой убьют тебя», — Мог лишь храбрец, кто не узнал сердечных мук стезю. Авни, однажды ты войдёшь паломником во храм волхвов, Увидишь винно-красных свеч огни. В толпе постой, молю

Пожалуй, это был первый раз, когда Мехмед не захотел показать Учителю своё стихотворение, ведь Учитель, прочитав эти строки, сказал бы, что ученик видит всё не так: «Я не ветреник». Да, непременно сказал бы, но Мехмед не хотел спорить. Юный султан ощущал происходящее именно так и не сомневался, что прав.

* * *

Когда Мехмед только приехал в Эдирне и принял власть, дворец принадлежал ему не вполне. Женская половина была по-прежнему занята отцовскими жёнами и наложницами, но за минувшие два месяца освободилась.

Алиме-хатун уехала. Остальные жёны вернулись к своим родителям, а наложниц юный султан по совету Шехабеддина-паши раздарил своим приближённым. Теперь можно было слать гонцов в Дидимотику, чтобы в Эдирне приехала Гюльбахар-хатун с маленьким Баязидом, которому уже успело исполниться три года. Как быстро летит время!

Гюльшах-хатун с маленьким Мустафой и Мюкриме-хатун, которым настала пора переехать из Манисы, пока находились в пути. Гюльбахар с сыном, поскольку жила ближе, приехала раньше.

Мехмед торжественно встретил её на главном дворцовом дворе. Вот открылись ворота, и в эту широкую арку въехали конники многочисленной охраны. Затем — большая скрипучая колымага, запряжённая шестёркой лошадей, а сзади показались телеги с вещами.

Юный султан стоял у входа в главный павильон дворца, от которого в сторону ворот тянулась дорожка из ковров, расстеленных прямо по земле, и вот на эту дорожку ступили те, кто ехал в колымаге.

Впереди всех шёл маленький Баязид, которого держал за руку некий чёрный евнух. Следом шла Гюльбахар, которую трудно было узнать, потому что её лицо скрывалось полупрозрачным покрывалом. За ней шли три служанки.

Возможно, вся процессия двигалась бы быстрее, но трёхлетний Баязид шёл не слишком быстро, а на полпути и вовсе остановился. Чёрный евнух не посмел торопить наследника престола, тем более что неподалёку стоял сам султан, которому могло не понравиться, что его сына подгоняют, а маленький Баязид оглянулся на мать и громко спросил, указывая на Мехмеда:

— Это папа?

— Да, сынок, — ласково ответила Гюльбахар, которой тоже пришлось остановиться, а Баязид, сделав ещё несколько шагов, опять обернулся к матери: