Любимый ястреб дома Аббаса

— В общем, их три тысячи у тебя будет, и неплохо вооруженных. Только попробуй с ними опозориться, эмир. Вот так оно — опаздывать.

И шатер снова затрясся от безудержного «ха-ха-ха, хи-хи-хи».

Три тысячи. Я — эмир. Мне показалось, что я сплю.

— А я сяду в сердце войска, — с неудовольствием пророкотал Абдаллах. — Потому что в сердце наш Ишак и ударит. Он всегда так делает.

Ишак? Я не ослышался? Абдаллах доигрался до того, что встретился с авангардом самого Марвана — и не вьючит коней, не снимает лагерь среди ночи?

— Ударит в самое сердце, а мы — мы выстроим стену копий. Шахруд, вот ты ее и будешь строить, поэтому слушай внимательно. Вы опустите глаза, станете на колени и встретите врага остриями копий. Будьте полем черных камней, до самого подхода врага. Потом древки копий в землю, острием к врагу, а после первого удара вставайте, и наступать шаг за шагом. Так, теперь Маниах: ты будешь среди чистого поля, поэтому сам там смотри, что делать, — главное, чтобы нас с твоего фланга не обошли, пока мы стену копий держим. Это твоя задача, и не более того. А ты, Омар, жди команды с этим вот отрядом, который будет с крючьями и топорами, и когда я махну рукой… Ну, ты уже все знаешь.

А потом все мы — и я в том числе — упали лицами в пыльный ковер и вознесли молитву.

Должен признаться, что, даже выйдя из шатра Абдаллаха, я не до конца понимал всего, что произошло и что нас ждало. Пока в дрожащий малиновый купол света у наших костров не шагнула будто высеченная из серого камня фигура Юкука.

— Хозяин, это правда, что на том берегу их оказалось сто двадцать тысяч, во главе с самим Марваном?

Тут мне стало не очень хорошо. Это, значит, был никакой не авангард.

— Об этом ведь только что на совете говорили, вы же там были, — настаивал Юкук.

— А… да, «где же мы их всех будем хоронить», — озарило меня.

Но Юкук понял меня по-своему, и, кажется, во взгляде его появилось уважение.

А из тьмы уже выныривали среди искр костра бесформенные фигуры всадников — командиры все новых подходивших ко мне отрядов с правого фланга.

— Юкук, мы — левый фланг, и нас теперь три тысячи, — не без злорадства сказал я ему.

Он как будто сразу стал еще выше ростом.

Расставить ряды, напоить новоприбывших, их коней, пересчитать всех заново, потрогать каждого за плечо целящей рукой Ястреба… вот как проводил я время этой ночи, когда гремящие железом люди метались от одного огненного, искрящего среди черноты купола света к другому, в отчаянии от творящегося хаоса, который мучительно медленно превращался в порядок. Я отдавал все новые приказы, вглядывался в белые от жара угли и думал: почему же я никак не прилягу или хотя бы не уйду, один, от этого хаоса в черноту и холод ночи, где можно увидеть сразу все звезды над головой?

И сказать им: бог черного и бог голубого неба, милостивый и милосердный, грозный и непобедимый, — кто бы ты ни был: что зрят оттуда твои ясные глаза, видишь ли ты жалкое созвездие наших костров, эту россыпь ничтожных светлячков среди безбрежного мрака? Три тысячи воинов Согда, три тысячи живых тел — теплых, беззащитных даже под серым железом, которых вот-вот начнут искать жадные жала заостренных кусков металла? Есть ли тебе дело до нас, песчинок в бесконечном времени, слепых мышат на бескрайней равнине?

И если ты не можешь спасти наши жизни сегодня, то неужели ты не можешь сделать так, чтобы это была самая последняя битва на все времена?

Я, кажется, все-таки заснул — стоя, а когда проснулся, то уже некуда было спрятаться от беспощадной серости неба, от темных грязных столбов дыма, которые теперь поднимались к этому небу там, где раньше были сияющие и согревавшие огненные полусферы.

Жадно жуя кусок лепешки и размышляя, успею ли залить во флягу свежее вино, я выехал с Юкуком туда, где над невидимой рекой чуть горбился и начинал подсвечиваться розовым речной туман. На севере, как горный хребет, слоились сизые облака, постепенно окрашивавшиеся в лиловое.

— Солнце будет им в лицо — очень хорошо, — бесстрастно сказал он, покашливая. — А вот посмотрите: редкое зрелище. Я такого точно никогда не видел.

Сначала мне показалось, что на холмы за рекой набросили огромную, во весь горизонт, кольчугу, которая медленно сползает к реке.

Потом я понял, что это не кольчуга.

Дальше я увидел, что в тумане над самим Большим Забом просматривается странная и тоже ползущая в нашу сторону чешуйчатая серая полоса, от одного берега до другого.

— А вот они уже и здесь, — со странным удовлетворением раскатился голос Юкука справа. — Посмотрите.

Я проследил за его рукой: на нашем берегу, как раз там, куда упиралась увиденная мной только что серая полоса в тумане, уже шевелились на земле темные квадраты с расплывчатыми краями. И никто не мешал этим квадратам делиться на части и постепенно распространяться по нашему берегу вширь.

— Они будут бить не только лицом к солнцу, но и снизу вверх, поднимаясь в гору от берега — а молодец все таки Абдаллах, — сказал Юкук, и в голосе его началось наконец, чувствоваться напряжение.

Вот и все, подумал я. Молодец Абдаллах или нет — он здорово просчитался: десять к одному, против нас — сто двадцать тысяч воинов в железной чешуе, на конях и верблюдах, под командой лучшего в этой части света полководца. Вот так кончаются игры между союзниками: катастрофа, верная смерть.

И что теперь? Повернуть коней? Повести три тысячи воинов через горы Ирана в кровавый хаос, в который уже точно впадет теперь наша родина? Да они проголодаются уже к полудню, и что тогда? Грабить встречные села? Нет, поздно, поздно, все бессмысленно.

Да ведь это уже было, вдруг вспомнил я. Но тогда, у Железных ворот, степные травы так сладко пахли, тогда я знал, что со мной, неопытным новичком, зажатым среди железных рядов тюркской конницы, ничего не может случиться — потому что смерть не для юноши из дома Маниаха. Я выехал сюда за победой — а вот и она, вот мы и побеждаем, и как могло быть иначе?

А в это время где-то вдали, на краю совсем другой равнины, по которой ехал мирный караван, на горизонте ее возникало уже маленькое облачко пыли. И женский голос, который я давно уже забыл, шептал: не бойтесь, малыши, с нами ничего не может случиться, они проскачут мимо.