Любить или воспитывать?

– Олечка что-то говорит?

– Практически нет. «Мама», «папа», «пи» – это пить или писать, «ки» – это кошка. Пожалуй, и все.

– В каких случаях она… гм… поет?

– Да в любых. Когда настроение хорошее, когда плохое, когда просто скучно. Может под телевизор запеть. Сейчас вот стала петь по просьбе.

– А так… в целом… Олечка ведет себя как обычный ребенок?

– В том-то и дело! Прекрасная девочка. Умная, спокойная, ласковая. Невропатолог нас смотрел, сказал: все бы так развивались… Так что нам – к психиатру!

– Подождите, подождите, давайте разберемся. Не может быть, чтобы не было причины… Психиатрия в семье была? Алкоголизм, наркомания? Может, у вас кто-то увлекается какой-то экзотической религией? – В ответ на каждый из моих вопросов дама отрицательно качала головой. – Рассказывайте с самого начала. Где родители ребенка?

Из дальнейшего разговора выяснилось следующее. Родители Олечки познакомились, когда дочь дамы, студентка технического вуза, была на практике на каком-то северном металлургическом комбинате. Потом два года переписывались, он приезжал в отпуск. Потом поженились. Он – ненец, вырос в интернате, по образованию тоже инженер. Семья получилась, по словам дамы, вполне гармоничная. Через два года родилась Олечка. А еще через полгода молодой маме надо было выходить на работу («там такая фирма полукоммерческая, и зарплата хорошая, и перспективы, вы ведь понимаете, как сейчас инженеру хорошую работу найти, да еще женщина с ребенком…»). В ясли Олечку по малолетству не брали («только после года!»), дама работала в библиотеке Академии наук, так что положение казалось безвыходным. И тогда на семейном совете было решено выписать из полуразвалившегося оленеводческого совхоза ненецкую бабушку, мать мужа.

Бабушка немедленно приехала. По-русски она говорила не очень хорошо, метро, троллейбусов и трамваев боялась, городских цен не понимала (в совхозе к тому времени денег не видели уже лет семь), но с внучкой сидела исправно и по дому помогала. Словом, все было вполне благополучно. Младенца Олечку бабушка почти не спускала с рук, рассказывала ей ненецкие сказки и, к удивлению семьи, к восьми месяцам приучила ее ходить на горшок. Теперь Олечка всегда была сухой, обласканной и всем довольной.

После лета обвешанная подарками бабушка отбыла на свою далекую родину, а Олечка пошла в ясли. И через две недели «запела».

– Может, она ее сглазила? – сама себя стесняясь, спросила интеллигентная сотрудница БАН. – Я прямо не знаю… Ведь очень хорошая вроде бы женщина… Хоть и необразованная…

– А отец, муж дочери? – спросила я. – Ему «пение» Олечки ничего не напоминает?

– Нет, – удивилась дама. – А что оно должно напоминать?

– Ах да, он же вырос в интернате! – вспомнила я. – Срочно раздобудьте ненецкие народные мелодии. Точнее, даже не мелодии, а песни!

– Вы думаете?.. – просветлела дама. – Вы думаете, это она и вправду поет?!

– Почти уверена! – решилась я (надо же было как-то оградить Олечку от психиатра с его непременными таблетками). – Я когда-то читала, что у северных народов есть очень странная манера пения, шокирующая европейцев…

– Господи, пусть это будет так! – истово воскликнула дама. И тут же засомневалась: – Но ведь при нас она, мать Вити, никогда не пела…

– Стеснялась, наверное, – предположила я. – Да вы же все целый день на работе…

– Да-да, конечно, наверное так… – утопающий, как известно, хватается за соломинку. – Спасибо, мы пойдем, – дама подхватила окончательно сомлевшую Олечку и выбежала из кабинета.

В следующий раз я увидела их в коридоре поликлиники спустя год. Олечка очень вытянулась и похудела. Однако ее широкая мордашка лучилась все той же добродушной улыбкой.

– Ну как песни? – спросила я.

– Ой, спасибо вам, – засуетилась бабушка. – Мы все собирались зайти, собирались… Искали мы тогда, искали… Потом зять чуть ли не в представительстве их, северном, какой-то фильм разыскал. Вот там они стоят и поют… Это же ужас какой-то! Он потом вспомнил, что и сам в детстве слышал. Но это же взрослые, а здесь – ребенок…

– А сейчас-то Олечка поет?

– Нет, разучилась почти. Но вот та бабушка просит привезти ее летом на месяц. Дед совсем плохой, хочет внучку перед смертью увидеть. Зять говорит, надо ехать. Думаем…

Воспитать правильно

Этот визит не заладился с самого начала. Не слишком молодые, хорошо одетые и тщательно причесанные мужчина и женщина друг за другом вошли в мой кабинет, внимательно огляделись (я заметила, что им очень не понравилась протечка на потолке) и аккуратно уселись рядом на стульях. Ребенка с ними не было.

Я еще не успела произнести свое традиционное «слушаю вас», как мужчина заговорил сам – веско и внушительно:

– Мы хотим, чтобы вы сразу поняли: родительство для нас – это не случайность, как для большинства современных молодых людей, а важнейший, глубоко осознанный акт.

Мне вдруг показалось, что сейчас он предъявит какую-то важную бумагу, заверенную здоровенной печатью. Акт родительства.

– Да, конечно, – сказала я, погасив улыбку, и стала ждать, что будет дальше.

– Поскольку мы серьезно подходим к этому вопросу, мы еще до рождения ребенка много читали – и книг, и в интернете – и столкнулись с прискорбным фактом: сведения о воспитании детей, которые там даются, удивительно противоречивы.

Я согласно закивала: конечно, конечно.

– Это касалось даже самых важных, можно сказать, базовых тем воспитания, – женщина продолжила мысль мужа. – Как кормить, как наказывать, как развлекать, развивать и образовывать ребенка, на какой основе организовывать его общение с другими детьми. И каждая из позиций – подчас противоположных – выглядела вполне аргументированной, подкреплялась мнениями врачей, психологов, педагогов…

Меня немного напрягло, что наказание она назвала вторым важным пунктом, сразу после кормежки. Что-то в этом было от цирковой дрессировки – кнут и пряник. Но я, конечно, продолжала слушать. Интересно, сколько лет их ребенку? Если они пришли ко мне, стало быть, где-то в осознанном родительстве их уже настигла неудача… Значит, сейчас ее и обсудим.

– Мы, естественно, задумались: где же выход? Ведь у нас всего один ребенок, мы не можем себе позволить экспериментировать на нем в угоду различно мыслящим специалистам…

– Очень, очень разумно, – кивнула я.

– И вот мы решили: надо выбрать какую-то одну систему, которая кажется нам здравой, и в дальнейшем ее и придерживаться. Тут нам в руки попала ваша книга «Непонятный ребенок», и очень многое в ней показалось разумным, без крайностей. Важно и то, что вы живете с нами в одном городе, следовательно, всегда можно будет проконсультироваться лично. Короче, мы выбрали вас.

Лица обоих оставались совершенно серьезными, а у меня в голове моментально всплыла дразнилка из детства – из незабвенного французского ужастика: «Мне нужен труп. Я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас».

Я не удержалась и фыркнула. Они посмотрели удивленно и укоризненно.

– Сколько лет вашему ребенку?

– Одиннадцать месяцев.

Я вздохнула и заговорила, стараясь сохранять серьезную мину.

– Понимаете, мир, в который приходит ребенок, может быть очень разным. Городская квартира и деревенский дом, дворец и юрта в степи, одинокая молчаливая скандинавская мать и огромная крикливая родоплеменная семья африканских негров. Ребенок не знает, куда он попал, и у него есть врожденная способность адаптироваться ко всему вышеперечисленному. Уже к году он может есть протертый шпинат, упакованный в стерильные баночки, и прожеванную матерью ореховую кашку, хрустеть специальным детским печеньем и поджаренными на костре личинками жуков, строить пирамидки из деревянных кубиков, выкрашенных экологически чистыми красками, и из лепешек сушеного дерьма, которое используется родителями в качестве топлива, спать в специально оборудованной кроватке, на сундуке или в гамаке, подвешенном к потолку…