Люблю трагический финал
Шрифт:
Самое же удивительное, что, кроме него самого, там больше никого не было!
То есть собеседника у Кирилла Бенедиктовича не было, а он разговаривал…
И получалось, что разговаривал он сам с собой! Да так, словно декламировал, с чувством и «с выражением», что называется, какой-то чудной театральный монолог…
Таких чудес Вика раньше за своим шефом не замечала.
Понимая, что она попала в совершенно нелепое положение и если выдаст свое присутствие, то совсем оконфузится, Виктория попятилась к выходу.
Как секретарша, отлично знающая нрав своего хозяина, она совсем не была уверена, что Дорман «простит» ей такую посвященность в его секреты. Чем меньше знаешь, тем легче жить. И Вика Цвигун решительно
И Вика на цыпочках прошла вперед.
Сказать, что то, что Цвигун услышала, удивило и даже потрясло ее, означало не сказать ничего.
А Дорман между тем расхаживал по кабинету и рассказывал, рассказывал. Рассказывал, не скрывая ничего…
— Особый шарм придает спектаклю достоверность, — рассуждал вслух Викин шеф. — Конечно, «Аида», поставленная в Луксоре среди тысячелетних камней, это круто…
И он стал вспоминать, все так же вслух, свои самые любимые постановки — недаром в самых лучших из них тратились огромные деньги на то, чтобы шитье на обшлагах камзола было настоящим.
— Чтобы ни на йоту правда костюма не отступала от принятой в тот день того века моды. Это важно! Вот когда ставили «Спящую красавицу» в Мариинке — портные сутками пропадали в музее костюма: срисовывая кружева, шитье… Но! — Викин шеф в порыве нешуточного чувства сжал кулаки. — На сердце у меня тепло… Ибо у меня иного рода достоверность. Такого не было еще ни у кого! Я буду самым великим. Пусть их… Пусть у них дорогие костюмы, храмы… А у меня… Когда эта девушка протягивает руки из глубины, из полумрака подземелья… Что чувствует зритель? Потрясение! А режиссер — экстаз от собственного творения. Ведь она, эта моя Аида, — настоящего царского рода. Шоколадная кожа Африки… Настоящая!
Впрочем, вначале ее крики были грубы, оскорбительны. Но… Крики, если как следует прикрыть дверь гаража, за его каменными стенами почти не слышны! И с каждым днем они становились все слабее… Так, слабое попискиванье… Нет! Стенанье, скорбное стенанье… Вот оно настоящее, а не поддельное искусство.
А Иоланта?!
И Дорман стал вспоминать «постановку» «Иоланты»…
Но чтобы это был не сон, Не призрак счастья — в знак прощанья Сорвите мне одну из роз На память нашего свиданья!.. Я красную просил сорвать! Какую? Я не знаю…Поляна, на которую они тогда с девушкой пришли, была усыпана белыми и красными цветами… Белое и красное. Она слепая и не знает, какая из двух роз красная… Бедная Иоланта. Не знает, что такое красное. Скоро узнает…
Кровь. Вот настоящий красный цвет!
Чистый, истинный… алый… Но чистый только, заметьте, в тот момент, когда она проливается… Потом цвет крови становится грязным…
Да, она, его Иоланта, узнала наконец, что такое красное…
Он «открыл ей глаза»… Открыл глаза слепой… Ха-ха!..
От его смешка, раздавшегося в тишине стеклянного кабинета, миниатюрная, сжавшаяся в темноте от страха Вика Цвигун, кажется, стала еще меньше ростом, а по спине у нее побежали мурашки…
— Да! У них настоящий Луксор, а у меня зато — настоящие героини… Живые, трепетные, достоверные… Из плоти и крови… У этих девушек настоящая жизнь, настоящая трагедия, настоящие мучения… И — настоящая смерть!
Виктория, замерев от испуга, слушала этот монолог…
Все это было, разумеется, похоже на бред. Из которого с трудом, но можно было понять:
у произносившего свой чудовищный монолог человека в каком-то подземелье спрятана, прикована, содержится в неволе — настоящая девушка… темнокожая, живая… Для него она — Аида, рабыня… Прекрасная темнокожая рабыня!Что другую девушку, слепую, ту, что он называет Иолантой, он изуверски убил…
Нет, в это невозможно было поверить нормальному человеку, коим Вика Цвигун, разумеется, себя считала. Но интонации говорившего — искренние, неподдельные, совсем не театральные — убеждали, что это было правдой! Пусть правдой, по всей видимости, маньяка, а не нормального человека, но тем не менее правдой!
Наконец Виктория пришла в себя…
Кофеварка, оказывается, была выключена… Проклиная свою рассеянность, из-за которой она невольно стала обладательницей страшной тайны, Вика так же, на цыпочках и почти не дыша, двинулась к выходу…
Почему она, Вика Цвигун, сразу не побежала в милицию?.. Ведь эту «Аиду» из подземелья — какой-то страшный гараж! — наверное, можно было еще спасти…
Ну, во-первых, в пересказе то, что Вика услышала (без его голоса!), уж точно выглядело бы настоящим бредом… Наклюкалась девушка-секретарша под вечер, и вот примерещилось. Органы прибывают на место происшествия, а там — никого… А наутро Кирилл Бенедиктович глазками от удивления хлопает: кто ходил по кабинету?! Кто сам с собой разговаривал?! Какая такая девушка в гараже, за кого вы меня принимаете?!
Может, Дорман, конечно, и маньяк, но уж точно не дурак, нет… Вряд ли пленница — в гараже рядом с его московским домом. А голос, кстати, в этом Цвигун и не сомневалась, принадлежал именно Кириллу Дорману. Секретарша не могла бы не узнать голос своего начальника. Это было бы противоестественно.
Так вот, во-первых, Цвигун бы, конечно, не поверили.
Ну, а то, что ее совесть по крайней мере тогда была бы чиста — сообщи она об этой случайной страшной тайне… Так надо было знать Вику Цвигун, чтобы понять, почему она все-таки этого не сделала.
…Все всегда были выше! Она, Вика, конечно, умнее, лучше, красивее. Но они выше… или, как говорил Наполеон, длиннее! Понятно, что самая маленькая в классе, понятно, что в метро — всегда чуть ли не под чьей-то подмышкой…
Может быть, эта физиологическая ее приниженность и их превосходство не так бы мучили ее… Если бы они наконец поняли, что она «выше» — в том смысле, что красивее, лучше, умнее… Но они этого не замечали. Потому что для того, чтобы хоть кто-нибудь в этом сумасшедшем городе, несущемся, мчащемся, с устремленными мимо твоего уха глазами, что-нибудь заметил, надо было сесть в очень дорогую машину — которой «еще ни у кого», надеть очень красивые наряды… Вот тогда бы обратили внимание, стали бы говорить, тогда бы выяснилось, что она умнее — раз всего этого добилась… Вечернее платье подчеркнуло бы, какая красивая у нее фигура, даром что крошечная, зато очень красивая… Сияние драгоценностей — какие лучистые у нее глаза, компьютер последней модели — какая она умная и продвинутая.
Но как всего этого добиться?! Ей уж казалось, что никак и никогда… Потому что она бегала и бегала с кофейными чашками вокруг начальства… Конечно, она никогда не теряла надежды до конца и внутренне готовилась к тому, что и ей выпадет шанс… Возможно, это произойдет внезапно, и надо быть готовой…
Не имея конкретного плана, она всегда тем не менее вела себя в «Делосе» словно шпион иностранной разведки… Хотя шпионила она исключительно для себя. Без ясной цели — для чего она это делает — она все-таки все запоминала, была очень внимательной. Тщательно изучала все проходившие через ее руки документы. Не ленилась расклеить конверт, прочесть и заклеить снова. Вика, кстати, сделала дубликаты всех ключей, которые доверены были ей на хранение.