Люблю. Ненавижу. Люблю
Шрифт:
Неподалеку от него валялся замусоленный сверток, на который кабысдох изредка косился... Ночь почти закончилась. Никто так и не понял, не догадался и даже ухом не повел, хотя кабысдох всем пытался что-то показать, привлечь внимание к предмету в зубах, но люди не поняли... не поняли ни черта...
В комнатке, где дремал детектив Кукулис, а его искусственная рука почивала на полу, бегали мыши. Целая стайка поджарых и очень голодных мышей в темноте – на давно не мытом полу...Не найдя никакой поживы, они сели вокруг искусственной руки Кукулиса и устроили совещание с приглашением уличного кота... Кот выслушал
По тротуару улицы Пик шел бесшерстный сфинкс с усмешкой Моны Лизы в раскосых и изумрудных кошачьих глазах... Он всю ночь гулял, пугая обыкновенных котов своей нестандартной шкурой. Коты сходили с ума и вопили, увидев сфинкса на крышах Тапы в эту ночь. Коты практически кидались с крыш, глядя на бесшерстного, невозмутимого и очень наглого сфинкса...
Итак, ночь закончилась, и не все герои показались нам. Спали, в общем-то, там, где сразил их сон...
Ну и как все закончится, на ваш взгляд?... Месть, которую вынашивает, как сломанную руку, Сандрин...
Свершится?... И она прикончит Валду Рейтеля?
А рука фельдъегеря Орлова?...
Отыщется, как считаете?...
А полковник Хаверь с вором Лихутой – возникнут из небытия с чемоданом тех самых украденных картин, из числа пропавших шедевров мирового искусства, которые Лихута провез в Эстонию контрабандой, прицепив к днищу частной яхты?... Ведь один лишь Хэнк Арнольдович Лихута знает местоположение тайника, куда собственноручно складывал то, что «плохо лежало» в мировых центрах культуры Старого и Нового Света.
Возможности и случайные совпадения переплетутся, и произойдет нечто такое, чего никто не ожидал, да?... Ну и мысли у вас... Хотя ничего особенного, на мой взгляд, произойти не может – в маленьком-то городке в самом центре Эстонии.
Бог с вами!.. Тут же – сонное царство.
Утро
Казарма. Комната Риммы Колпастиковой.
Римма протерла глаза и с хрустом зевнула – с кровати на нее одним глазом смотрел заспанный Растаман и щурился... Потом широко улыбнулся, показав два ряда отличных зубов.
– Пойдем, потрясем кого-нибудь? – вскочил и предложил он голосом черта, глаза его сверкнули, как угли в адском костре, и тут же погасли.
– А кого, – зевнула во все горло Колпастикова, – трясти сегодня будем?...
– С кого денег можно стрясти, – удивился Растаман и помчался в туалет, перепрыгнув через три стоявших рядышком стула.
Когда они пили чай, как обычная семейная пара, мимо их окна прошел Кукулис. Колпастикова и Растаман понимающе переглянулись, они не догадывались, что Кукулис шел жениться... Неприкаянность Кукулиса в это утро выглядела особенно зримо, он даже походил на обычного забитого и доброго человека... Но это был оптический обман.
Кукулис, не видя их, свернул в переулок и пошел дальше.
– «ФАРКОПЫ ДЛЯ ИНОМАРОК», – шел и повторял он, прочитав на углу объявление. И еще он добавлял голосом больного лихорадкой: – Жениться... Мне нужно жениться... Я ведь не женат до сих пор... Эх!
На пеньке, на
солнечной стороне за вековым деревом неподалеку от кладбища, сидел его знакомый – бывший прапорщик Лев Сенобабин. Постаревший, подурневший и заметно печальный. Он только что проснулся и вышел из склепа...Кукулис, у которого в карманах гулял ветер, даже не взглянул в сторону Сенобабина, а тот, вдруг проявив абсолютно неприсущую ему деликатность, не стал его окликать.
Мимо пробежал серый грязный кабысдох с опущенной к земле мордой, словно пес что-то искал и не мог найти, и Лев Сенобабин, недолго думая, взял камень и кинул в собаку. Кукулис обернулся и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, пошел дальше. Его искусственная рука издавала громкое жужжание...
– Я ж – мужчина... Самец, – вдруг вспомнил он, дважды повторив эту аксиому, и свернул на улицу Титсу. О шантаже он в то утро не думал, его голову заполнили совсем другие мысли.
Кукулис даже не заметил, что, пробежав улицу Титсу от начала и до конца, забыл остановиться у нужного дома, а когда вспомнил – был за три улицы от радиостанции, на которую, собственно, направлялся.
А мимо кладбища, практически по его следам, в эту минуту как раз шла Сандрин.
– Лев, – узнала она Сенобабина и позвала: – Лева!.. Стой!!! Ты куда?...
Сенобабин обернулся, сердито махнул рукой и спрятался в зарослях. Похоже, он от кого-то скрывается, поняла Сандрин и прибавила шагу. В офисе радиостанции на нее, улыбаясь, взглянул двухметровый охранник, когда она переступила порог и попросила ключи от приемной.
Сумасшедшая старуха
Христианину не должно проклинать ни себя, ни других.
«Мне нужно уехать отсюда!.. Срочно! Мне тут оставаться невмоготу!!!» Просыпаясь каждое утро в казарме, я начинала без звука кричать: мне все здесь напоминало об Илье – и крашенные голубой краской стены, и солдатский запах, въевшийся в них, и шум муравьиного обиталища сотен людей, и тоска... Ведь тоска вдовы похожа на заброшенный коллектор в старом городе.
Мое окно по случаю теплой погоды было открыто, и в него залетали звуки чьих-то шагов и запахи... Пели птички, кричал чей-то требовательный ребенок, жалуясь на мокрую пеленку, а я, сидя на кровати, сходила с ума...
Если б было на свете место, где меня ждут, я уехала б туда – прямо сегодня, не задумываясь. Но старые связи оборвались, родные люди все уже были к тому дню на небесах, и уезжать казалось много страшней, чем оставаться в этой казарме, наполненной потерявшимися в жизни людьми и привидениями из прошлого.
– Ох, она так несчастна... Бедность ее ужасна... Муж ее умер! – причитал кто-то под окном, и я закрыла его.
Мое розовое кимоно с белыми цветами, которое так любил Илья, висело на стуле. Его рукава свесились и звали к себе...
Я потрепала кимоно за рукав... Где ж его носить, для кого – скажите на милость?
Я снова встала, оглядев синие стены, крашенные масляной краской еще лет двадцать назад. Эстонская Ассоциация Любителей Поспать оштрафовала бы меня, если бы хоть один ее представитель увидел, как быстро я одеваюсь на работу, чтобы убежать из казармы в другую жизнь.