Любовь Ами Фаду

Дальше энергично, как парень, или таинственно, плавно, как фадучка, Ами проходила до поворота направо к рынку. Оттуда доносился шум, и это был шум третьего порога. Но Фаду не сворачивала гадать, пугать шудок чёрными глазами. Крытой улицей она сворачивала к Библиотеке, и сердце замирало снова.

Третий порог следующей «косой» улицей приводил уже непосредственно к воротам Библиотеки. Их называли Врата Языков и Менял. Среди толмачей, ростовщиков и менял, не задерживаясь, Ами брала причитающееся ей и проходила сквозь дальнюю арку, оказываясь в тихом внутреннем дворике. Спешила налево вдоль стен, где проросли метёлки травы в кольцах оголившихся стеблей старых лиан.

Последний, пятый порог... Здесь ручей не образовывал тихой заводи, Ами спешила, даже если через весь город шла ногу за ногу.

Арка, за ней пустая и гулкая ниша, вход главный зал Библиотеки, рассечённый вдоль лучом где-то набирающим, где-то теряющим яркость. Ряд столов, подпадающий под него. За одним из них, выделяясь светлым пятном лица и тёмным силуэтом бурнуса, сидел Жафар.

Они начинали день-вечер с молчаливого перекуса.

На второй день знакомства, перед Жафаром оказался расстеленный узелок кочевника: сыр, хлеб, изюм и сушёные персики, фляжка с разбавленным кислым вином. Он жестом предложив Ами присоединиться. Так и повелось.

«Он служит писцом и гонцом, – думала Ами, но не спрашивала, ведь и он ни о чём не расспрашивал, – возит султанские письма. Получается, два дня ходу до крайних сторожевых крепостей, – решила она. – В столице дома своего нет, вот и отдыхает в библиотеке».

Здравая версия, но не бывает так, чтобы узелок, сума или что угодно в скарбе кочевника не набралось песка. У них даже зубы сточены от этой постоянной добавки к хлебу. Платок Жафара из грубой, некрашеной ткани был девственно чист.

2.

Подбородком Жафар удерживал развёрнутый свиток, навесу, в другой руке летал грифель, стремительно вычёркивающий девять из десяти бисерных строк под пренебрежительное фырканье:

– Где-то, примерно так, Ами... Откровенную чушь я убрал. Скопируй оставшееся, выйдет складный рассказ. Мы поместим его между станиц альбома, где большие ящеры, и тогда, полагаю, тебе будет вдвойне интересней подряд прочитать с картинками. Тут полно слов, которые учить незачем, но сохранить имеет смысл.

Свиток пружиной закрутился в неровный конус. Ами не поспешила... Толкнула его, чтобы раскатился на за стол, прижала другими книгами... Сама откинулась на освободившееся плечо. Мягкий бурнус валяной шерсти, тепло руки и дыхания, тепло скуки.

Жафар спросил:

– Не? Моя идея тебе не очень? Ну, хочешь, так прочитаю весь бред.

Как это бывает в заводи устоявшихся дней, когда стремина отдалилась, Ами выдохнула совсем не о том, а о старой печали:

– До чего тяжёлый, каменный город, Жафар! Как люди по доброй воле живут здесь, зачем? Как им пришло в голову здесь поселиться? Да где угодно лучше, сразу за воротами!

– Согласен, - откликнулся Жафар и возразил через секунду. – Ох, как ты не права, Ами.

Он задумчиво жевал стебелёк освежающей пустынной мяты, то крутя между пальцами, то оставляя в зубах. Аромат вяжущий, запах навечно неспелого плода.

«Было бы здорово прикоснуться к его губам...»

– Не права?

– Он не тяжёлый, а спасительный, Петел Сак-Баал... Ты знаешь, что это значит?

– Конечно: Петух в Большой Корзине.

– ...в корзине господина, – поправил Жафар. – А почему?

– Так вот, – Ами повела вокруг, – скалы дырявые, как корзина плетёная, деньги звонкие, как петух. Торговать, да, где дороги пересеклись, там и торгуют, но постоянно здесь жить?

– Ты боишься темноты, – неожиданно спросил Жафар, – тёмных подземелий?

Забавный поворот!

– Вот ещё! Я – горянка, мы всю жизнь играли там!

– Вся жизнь у тебя впереди, а во что играли?

Фаду замялась, потому что играли они с девчонками, будто прячутся, убегают от яфаргов, от змеев-душителей...

– Так, в прятки. А почему ты спросил?

– Там внизу, в библиотеке сохранились некоторые подземные хранилища. Тексты не только записывали, их выбивали в камне, ткали. Завтра спустимся, я покажу тебе кое-что.

3.

Явившись до полудня, Ами нашла Жафара, заправляющим небольшой масляный фонарь на ручке.

– Готова прогуляться под землю?

Они покинули главный зал и углубились в правые, практически безграничные лабиринты пещерных колонн. Обставленные, обложенные книгами, снабжённые перекрытиями, которые в свою очередь служили полками для пугающе тяжёлых томов. Как мосты нависающие, они были так широки и прочны, что воспользовавшись приставной лесенкой, по ним ходили пешком, ища нужное, и находя, возможно, лишь над головой, на следующем ярусе, на четвёртом, на пятом...

Ами с Жафаром зашли в тупик. Он толкнул высокую стопку книг, рухнувшую в темень. Непроглядная, крутая лестница вниз. Оттуда потянуло необычным для пещер сухим, даже подогретым воздухом. К огорчению Ами, тепло кончилось через несколько шагов.

Круглый фонарь Жафара источал равномерный, глуховатый свет.

Ничуть не боящаяся, но ужасно заинтригованная Ами шла за ним истёртыми ступенями. То вниз и вниз, а то поворот и немного наверх... Ступени? Всё это были книги! Стопки, россыпи фолиантов! Никто их уже не откроет, превратившиеся в монолиты кирпичей, распавшихся в пыль. Бессчётно книг, стены не видны! Всё в копоти. Только порой обнаруживались низкие арки, остатки занавесей, истлевших дверей.

Запах пожарища, отсыревших углей и пепла за следующим поворотом начал обретать сладость, к дыму примешался тон специй... тлена... перечной пыли... сухофруктов...

– Чуешь? – спросил Жафар. – Не только в небе, и под землёй в Чёрные Дни бесилось пламя. Здесь хранили приправы, ковры, еду... К чему не дотянулся огонь, прокоптил дым.

Цель пути оказалась грубо вытесанной квадратной комнатой, заваленной полуистлевшими коврами и циновками. Просторная, своды высокие, арки ещё в две стороны, сквозняки.

Жафар обернулся:

– Здесь. Подожди...

Он зажёг светильник на дальней стене, разгоревшийся мгновенно, и ещё один с маленьким огоньком, а принесённый сразу же погасил, и Ами увидела...

Между светильниками на стене висел большущий ковёр.

«Златотканый...» – подумала Ами, никогда ничего подобного не встречав.

Местами потускневший он был цел и пылал отражённым сиянием. Прямоугольники узора на ковре сходились к центральному, создавая впечатление глубины: стенной или дверной ниши. Если второе, то дверь была закрыта. Перед ней красовался петел... Длинноногий, роскошный и надменный. Хвост – крутой волной, поникшим опахалом.