Любовь без права на ошибку
Шрифт:
– Я себе и старенькая очень даже нравилась, – в тон ему оповестила я.
– Ну и молодец, – хохотнул он, обращаясь со мной, как с жиличкой дурдома, и повторил, вставая со стула: – Минимум движения! Папенька ваш уже всю больницу на уши поставил, вот приедет, увидит, что вы идете на поправку, порадуется и от нас отстанет.
– Это вряд ли, – проворчала я, предупреждая.
– Пугаете?
Я неопределенно пожала плечами и сморщилась от мгновенно выстрелившей боли во всем теле, вызванной этим движением.
– Так не только ваш папенька грозный о вас беспокоится, но
Оставшись одна, я приступила к Великой Эпопее Василисы Прекрасной под кодовым названием «нарушение постельного режима». Болело все! Просто все болело, ныло и отказывалось слушаться приказов сознания. Даже подушечки пальцев на руках и ногах болели.
И я принялась с любопытством их осматривать: ничего поврежденного, кроме лака на ногтях, я там не увидела, только легкую припухлость и покраснение. Хорошо, что я ногти всегда коротко стригу из-за моей работы, маникюр с короткими ногтями тоже очень моден. Я представила на минутку, что бы случилось с моими пальчиками, если б у меня были длинные ногти – бр-р-р! Обломались бы до мяса!
Ладони, правда, были все в мелких порезах и сильно ныли, а на локти мои чудные без слез вообще смотреть я не могла! Ножки тоже болели, но царапин на них я не обнаружила при осмотре. Ныла, тянула и болела спина и попка – ну еще бы! Хоть и в джинсах, но легких, по бетону и асфальту – бедная моя красавица! Ладно! Поныли над собой и хватит, все заживет.
Подъем с кровати и осмотр телесных повреждений я осилила, теперь этап следующий – сложный. Держась за кровать, тумбочку и стены, перетаскивая по полу ноги, я дошкандыбала до индивидуального туалета в моей одноместной палате. Процесс усаживания на унитаз и вставания с него дался мне большим трудом и холодным потом, выступившим на лбу. Хорошо хоть прикидец на мне был подходящий – казенная коротенькая хлопковая ночная рубашечка с убийственным рисунком в виде ромбиков и кружочков. Шедевр российской легкой промышленности.
Так! Все, хватит! Покой, говорите? Где находится мое личное, индивидуальное место покоя, я знала точно. И пусть кто-нибудь попробует меня остановить! Убью! Или, что еще хуже, натравлю на них папика.
Вообще-то решение было так себе, уж очень сильно смахивало на полный идиотизм. Но мой здравый смысл сегодня буксовал, смущенно топтался на месте и ругался матом.
И, перетаскивая ноги по полу, я выволокла свое несчастное тельце из палаты и по стеночке, по стеночке, держась за нее руками, потащилась к медсестринскому посту.
Слава богу, там никого не было и вступать в ожесточенные дебаты ни с кем не пришлось. А в моем состоянии их исход был неизвестен, могли победить и здоровые силы в лице медсестер. Так я себя и дотащила до девятой палаты.
Битов повернул голову на звук открывающейся двери и слеганца обалдел, увидев меня во всей хлопково-синюшной красе.
– Васька, ты с ума сошла! Тебе лежать надо и не двигаться!
Разговаривать,
держась за шкаф, стену и тумбочку, было лишним усилием, и я снизошла до слов, только добравшись до стула у его постели и осмотрев пациента.Битов лежал правым боком, менее пострадавшим, к двери и соответственно ко мне. На широкой специальной койке-трансформере, ну на такой, у которой поднимаются и регулируются отдельные части. Сейчас, например, ее изголовье было приподнято. Левая нога Битова, упакованная в гипс, находилась на вытяжке с отвесами, правая, тоже загипсованная, лежала без вытяжки, левая рука загипсована до шеи и подперта специальной распоркой, по скуле тянулась царапина, на правом виске и под глазом красовались синяки, локоть правой руки сильно опух, ладонь – вообще сплошная рана.
– Хорош! – выказала я свое восхищение. – Теперь ты Битов, за которого десять небитых дают.
Влад подвинулся, чуть побледнев от этого движения, широким жестом раскинул в сторону правую руку и позвал:
– Иди ко мне!
Уговаривать меня не требовалось, ноженьки мои дрожали, как и все тело, и я легла к нему под бочок, устроив головушку свою на его плече, а он обнял меня и прижал к себе.
– Битов, мне кажется, боженька оставил тебе единственную неповрежденную конечность именно для этой цели: обнимать меня, – вздохнула я удовлетворенно.
– Ну разумеется! – Он чуть отодвинулся на подушке, чтобы лучше видеть мое лицо, и спросил весело: – Ну что, санинструктор Инина, вынесла с поля боя раненого бойца?
– Да, – подтвердила я сей факт и поделилась ощущениями: – Больше не хочу!
А он прижал меня покрепче, поцеловал в макушку и тихо, прочувствованно сказал:
– Спасибо! Я б там и остался, если б не ты. – И повторился поцелуем и благодарностью: – Спасибо.
– Вообще-то я старалась для себя, – ворчливой старушкой принялась пояснять я. – Где я еще найду такого вредного и упертого мужика? Матерщинника и весельчака? К тому же богатенького красавчика и превосходного любовника?
– Ото ж! – согласился Битов и не то приказал, не то попросил: – Только больше никогда так не делай! Ты могла погибнуть!
– Сама не хочу, – горячо уверила я, но испортила эффект следующим пояснением: – Но ничего обещать не могу. Я что-то не заметила ни одного добровольца, спешившего нас спасать. А как показывает практика, в нашей стране всегда «инструкции по пользованию спасательными жилетами раздадут на том берегу».
– Солнце ты мое вредное! – Битов снова поцеловал меня в макушку.
А я заснула. Устала что-то. Кто там приходил в палату за время моего почивания и что говорил, застав нас в таком положении, я не знаю, но проспала я довольно приличное время и проснулась от возгласа моего батюшки.
– Васена! – возмущенно проревел папенька от двери.
Я мысленно улыбнулась, но продолжала делать вид, что сплю. Рука Битова исчезла с моей спины, но через мгновение вернулась на место. По всей видимости, он сделал жест, призывающий к тишине, или что-то еще в этом роде, но папенька замолчал на излете высказывания, тихо подошел к кровати и шепотом представился: