Любовь без слов (сборник)

– А малец? – повысил голос Вась-Васич. – Который у бабки с инфарктом?

Вась-Васич не давал ему заснуть, не потому, что был извергом, а потому, что считал, что в жизни важно не перебить – не перебить аппетит закусками, не перебить удовольствие от футбола, поругавшись с женой. Сон перебить тоже вредно, сейчас Егор покуняет, а потом дома не заснет толком. А если мужик не спит заслуженно, то ему добрые домочадцы тут же найдут триста двадцать дел, и про отдых придется забыть.

Егор в свою очередь считал, что разговоры «про медицинское» – малая плата за то, что Вась-Васич подвозит его до дома. В противном случае пришлось бы сорок минут трястись в автобусе.

– Слышь? – Вась-Васич сорвался на фальцет, потому что машина наехала на высокий ледяной валун. – Малец загибался?

– У-у-у… – потер лицо руками Егор.

Напрасно это сделал, потому что физиономию, научно говоря, кожные покровы лица, засаднило с каким-то долгожданным чесучим удовольствием.

– Ты про что?

– Вызов к тетке с инфарктом.

Инфаркта не было и даже предыинфарктного состояния, как показала кардиограмма. Но пожилая женщина, к которой был вызов, восприняла это известие с недоверием.

Егор к подобному привык. К тому, что подозревают в непрофессионализме, не верят очевидным данным. В коммерческом центре та же история: приходит пациент после обследования: анализы, на которые направил Егор, отличные, а человек хмуро насуплен. Он столько денег отвалил напрасно за обследование, а оно хорошее! Человек, как правило, женщина. Мужики лечиться не любят, а женщины обожают. Они такие – подверженные психосоматическим недугам. «Психо» – понятно, а «сомас» – от греческого «тело». У нее с мужем нелады, или на работе склока, или ранние морщины злят, или новую сумочку купить не может – вот тебе «задыхаюсь», «сердце давит», «что-то у спины не отпускает», «рези непереносимые в животе», «по рукам мурашки бегают», «ноги отнимаются». С точки зрения физиологии, организм у нее в порядке, работает как часы, а всех близких извела своими жалобами. Женщины, они такие – им не хватает жалости, сочувствия, внимания. Сколько не окажешь – все равно мало. Они сильны и здоровы, только когда обстоятельства заставляют их работать от зари до зари, до изнеможения, как в войну. Они героини, но было бы негуманно держать их в обстановке вечного подвига, в рабском черном теле, мы же не звери, и войны нам самим надоели. Следствие – прет психосоматика. Важно! Женщины не придуриваются, не играют… может, только самую малость. Им действительно плохо, больно, и весь свет не мил. Их надо лечить. А поскольку мы не психотерапевты в плюшевых кабинетах и с астрономическими гонорарами, то будем лечить то, на что жалуется хмурая красавица. Женщины, они такие – проще дать то, чего возжелали, чем тыкать правдой в лицо. Благо есть много расплывчатых диагнозов и хороших препаратов, которые не навредят здоровому организму и даже помогут впрок.

– А куда бы мы девались без этих теток? – пробормотал Егор. – Медвузы закрывай, докторов на биржу труда…

– Чего-чего? – переспросил Вась-Васич громко, чтобы Егор очнулся.

– Мы про что говорили?

– Пацана везли в детскую больницу, ты велел жать на предельной скорости, а сам им звонил по сотовому.

– Да, было.

Егор, поняв, что никакой сердечной недостаточности тут и в помине нет, спокойно и размеренно говорил пожилой женщине, что при ее стенокардии возможны спонтанные реакции… молол псевдонаучную чепуху. Если бы подхватился и уехал, был бы гарантирован повторный вызов. Больные не любят, когда доктора торопятся, даже если это врачи «Скорой», которые в данный момент остро нужны в другом месте.

Егор трындел про необходимость коррекции лекарственных средств и не мог избавиться от чувства «что-то не так». Врачи вообще суеверны, доктора «скорой» – вдвойне. Неспокойствие о «что-то не так» – когда ты уедешь, а человек останется в собственной постели, не в больнице, забудется после седативных препаратов, которые ты ему вколол… Они, врачи «Скорой», в расслабленном неслужебном состоянии, за рюмкой чая признавались друг другу в том, как гнетет интуитивное подозрение в промашке, и учили новобранцев – лучше задержись, копай, рой, ищи, если на душе не спокойно. Виталька Филимонов однажды три часа просидел на рядовом вызове пищевого отравления. Мальчик несвежей рыбы поел, теперь его несло изо всех дырок. Чистоплотные родители все, что нанесло, удалили, бельишко простирали. Мальчику было восемнадцать лет – двухметровый амбал, кандидат в мастера спорта по боксу в тяжелом весе. Филимонов все необходимые процедуры сделал, рекомендации озвучил, но уехать не мог – что-то было не так. От несвежей рыбы пронесло и маму с папой, но в отличие от них парень-боксер был уж слишком слаб, бледен, вял, хотя и пытался держать хвост пистолетом. Ох, уж эти бодрячки! Хуже паникеров. Родители не могли дождаться, когда доктор удалится, а он все выспрашивал и мял живот детинушке, и выстукивал… Дождался. Парень дернулся с мученической гримасой (не смог до туалета доползти), кровавенько блеванул и надристал в штаны. И все стало ясно: спасибо боксу – внутреннее кровотечение, срочная госпитализация, срочнее не бывает, если успеют и сумеют коллеги-хирурги зашить-заштопать. Но это уже их печали.

– Данилыч! – в очередной раз позвал Вась-Васич.

– Я и говорю: что-то было не так. Потом понял боковым зрением, в смысле увидел. Молодая женщина в соседней комнате ходила взад и вперед, на руках ребенок, девочка пятилетняя…

– Мальчик, – поправил Вась-Васич.

– Точно, мальчик. Лежит у мамы на груди, головка на плече в сторону вывернута… будто девочка точно тряпочная, без скелета, и дышит… плохо дышит. Я к ним. Спрашиваю: давно ребенок болеет, вызывали врача? Говорит, вызывали, диагноз ОРВИ.

– Глупее и дурнее ОРВИ, – вспомнил Вась-Васич одну из немногих усвоенных им истин, – только вегетососудистая дисплазия.

– Вегетососудистая дистония, – поправил Егор. – А дисплазия – это неправильное развитие тканей, органов или частей тела. Последствие нарушений их формирования в процессе эмбриогенеза…

– Данилыч, говори проще! И громче!

– Так вот, – шумно вздохнул и выдохнул Егор. – Я матери говорю, давайте, мол, послушаю ребенка. С умным видом вставил в уши трубки фонендоскопа и… Вась-Васич! Меня заклинило с испугу! Честно!

Егор нередко преувеличивал, потому что Вась-Васич обожал драматические моменты врачебной практики, когда доктора, столкнувшись с моментами пограничной ситуации жизни и смерти, проявляют понятную человеческую слабость, растерянность, а потом берут волю в кулак и выказывают чудеса профессионального мастерства.

Но тогда Егор действительно струхнул. Это был пятый или шестой вызов, он вторые сутки без сна, он влил в себя ведро кофе – на станции в перерывах между вызовами и в дороге из термоса Веры. Его тело требовало покоя, а мозг, накачанный кофеином, услужливо трепыхался. Он не поверил своим ушам, он слушал и покрывался холодным потом.

– Мелкопузырчатые хрипы, бронхиальное дыхание, – рассказывал Егор, – двусторонняя пневмония – это понятно. Но еще у нее крепитация… – Это скрип такой, будто пучок волос около уха растираешь или по снежку хрустящему идешь. Крепитация при пневмонии над очагом только во время вздоха. А у девочки…

– У мальчика.

– Ага, у него скребущие звуки были и во время вздоха и во время выдоха. Значит, плевра трется, значит, обширная плевропневмония…

– Ёксель-моксель! – выругался Вась-Васич.

– Еще мягко сказано.

Всегда выдержанный и спокойный, Егор сорвался. Выдернул из ушей трубки и повернулся к матери:

– Как вы могли! Ребенок… – запнулся, не сказал-таки «умирает», – в тяжелейшем состоянии, у него двустороннее отягощенное воспаление! Что вы тут!.. Ерундой занимаетесь.

Молодая женщина смотрела на него странно, точно он с неба свалился или с люстры спрыгнул. Ее глаза распахивались, становились все больше и больше. И плечи, усталые, затекшие, она расправила, спину разогнула…

– И вдруг она, Вась-Васич, – продолжал Егор, – начала клеймить свекровь. Бабка со стенокардией была ее свекровью.

– А муж?

– Присутствовал. Нормальный затюканный мужик. Женщины, ты знаешь…

– На линию огня между ними не становись.

– Точно.

Женщина, возможно, впервые в жизни потеряв контроль, кричала: это все она, свекровь, все внимание должно быть ей, а мы прислуга… В ответ свекровь, только что скорбно и благородно умиравшая, разразилась ответными громогласными претензиями. Их единственный мужчина пытался что-то умиротворяющее вякать, но его никто не слышал.