Любовь цвета боли 2

— Здорово! — вскрикивает Машка. — Я честно-честно буду делиться с ней куклами и фломастерами.

— Договорились, — подмигиваю крестнице.

Мы еще некоторое время раскрашиваем картинки и болтаем на разные темы, затем в гостиную спускается Надя.

— Уложила мелких, наконец, — поглядывая на экран радио няни, выдыхает устало подруга.

Оставляем Машу в гостиной смотреть мультики, а сами перебираемся на кухню.

— Ну что, колись давай, куда пропала, — глядя на меня поверх открытой дверцы холодильника, говорит Надя. — Думаешь, я не заметила, что не жила ты на даче в наше отсутствие? Так что жажду в мельчайших подробностях услышать историю о незабываемом курортном романе.

— С чего ты взяла, что я была на курорте? — приподнимаю скептически бровь.

— Ну, значит, просто о романе, — отмахивается. — И если ты сейчас меня спросишь: «С чего ты взяла, что у меня был или есть роман?», я тебя укушу.

— Что? Так очевидно?

— Пф-ф… Оль, ты себя-то в зеркало видела? У тебя так глаза горели в последний раз, когда ты замуж за Витьку собиралась.

Разлив по бокалам выуженное из холодильника вино и, пододвинув поближе ко мне вазочку с шоколадными конфетами, садится напротив.

— Так, у нас есть час спокойно поговорить, пока не проснутся два маленьких урагана.

Подозревая, что Надька продыху не даст, если не выведает всю подноготную моего бурно проведенного отпуска, рассказываю подруге всё как на духу. Обычно крайне эмоциональная Надька молчит как рыба, только изредка возмущенно вздыхая.

— Это пиз*ец, Оля, — высокоинтеллектуально заключает Надя, стоит мне только закончить. — Прости, но я даже слов нормальных подобрать не могу, чтобы описать свой шок.

Молчу, лишь неопределенно пожимая плечами.

— Нет, ну это надо, — несет наконец Надьку, по всей видимости, отошедшую от того самого шока. — Что за средневековые замашки? Да я его голыми руками придушить готова! Боже, Олька, как в кино. Аж, не верится, что такое может быть по настоящему, — меняются со скоростью света эмоции у подруги. — И что ты думаешь делать?

— Если бы я сама знала.

— Но втюрилась ты однозначно.

— Да, знаю я.

— Где мой телефон? — подскакивает со стула Надька. — Я хочу, нет, я просто жажду посмотреть на этого… — взмахивает возмущенно руками вместо бранных слов, так как Машка заглядывает на кухню попить водички. — Как, ты говоришь, его зовут?

— Макар Багиров.

Найдя телефон, Надька увлеченно водит по сенсору, затем замирает на несколько мгновений, оценивающе вглядывается в экран. Поднимаюсь со стула, терзаемая любопытством, что же она там нарыла, перевалившись через стол, заглядываю в телефон.

На фотографии, сделанной, вероятно, кем-то из репортеров, Макар стоит рядом с мужчиной, оба облачены в деловые костюмы, на заднем фоне виднеется яркая вывеска то ли кафе, то ли бара. Однако присматриваюсь получше и улавливаю между мужчинами едва уловимое сходство.

— Боже! Это же его брат. Это Назар, Надя!

Отбираю у Нади из рук телефон и перехожу по ссылке. Да, так и есть. Яркий заголовок статьи гласит: «Успешные бизнесмены и завидные холостяки братья Багировы на торжественном открытии сети баров PANDORA».

— Кто из них-то виновник нашего торжества? — не унимается Надька.

— Да вот он! — указываю на Макара.

Смотрю, каким числом датируется открытие бара. В шоке осознаю, что это фото было сделано за пару дней до трагических событий. Снова вывожу на экран изображение крупным планом. С щемящим душу сожалением смотрю на сильного, красивого мужчину. С первого взгляда и не определишь, что они с Макаром братья, но если чуть дольше задержать взгляд, замечаешь мелкие детали: горделивая осанка, холодный прищур глаз, волевой подбородок… Всё это неуловимо указывает на то, что между братьями есть что-то общее.

Назар попал ко мне в отделение в таком состоянии, что едва ли угадывался этот сильный мужчина с фото. Авария обезобразила его тело множеством травм и порезов. А после перенесенной операции на челюсти лицо было перемотано специальными фиксирующими бинтами.

Листаю дальше фото. На многих снимках они вдвоем. Два брата. Счастливые улыбки, беззаботная успешная жизнь, шик, лоск, роскошные женщины. А потом я натыкаюсь на фото где Макар уже один. Сломленный, разбитый, он смотрит прямо в камеру потерянным взглядом, и я тону в океане его боли, которая плещется через край в красных, воспаленных от слез глазах.

Такого Макара я вижу впервые. А в мыслях появляется образ того самого мальчишки: одинокого, брошенного, обиженного на весь несовершенный мир.

— Что там? — заглядывает в экран телефона подруга.

— Ничего, просто фото, — отвечаю сдавленно.

— Ты простила его. Да? — спрашивает, внимательно меня разглядывая. — Простила и любишь.

— Люблю, — улыбаюсь, сквозь слезы.

— Иди сюда, дуреха ты моя, — обнимает меня Надька. — И не реви, никуда твой Карабас Барабас не денется. Цветочки вон шлет, значит, просто дает, тебе время разобраться в себе.

— Угу.

— Красивый, конечно, — мечтательно тянет Надька, механически гладя меня по спине. — Я надеюсь хоть с анакондой в штанах?

— Блин, Надя! Всё там в порядке!

— Вот и славненько.

— Девчонки, — окликает нас Олег, заходя на кухню. — А у нас уже всё готово.

Дальше день протекает в уютной обстановке. К моему удивлению, присутствие Виктора ничуть не напрягает. Пообедав вкусной рыбой на гриле с запеченными овощами, я резвлюсь в саду с проснувшимися близнецами и Машкой. Затем Надька где-то в закромах откапывает ракетки с воланом, и мы прямо как в молодости играем в бадминтон. Даже умудряемся обыграть мужскую команду и посмеяться от души, наблюдая за их немного неуклюжими попытками честно одержать победу.

Непонятная ностальгия накатывает чуть позже, когда на улицу опускаются сумерки, а по периметру двора, вдоль выложенных плиткой дорожек, начинают зажигаться садовые фонари. Раздаются первые аккорды гитары и глубокий баритон Вити, который всегда поет душевные песни в близком кругу друзей. Сразу вспоминаются беззаботные студенческие годы, наши встречи и то, как глаз не могла отвести от красивого парня, так умело игравшего на гитаре. Как провожал домой поздними вечерами, несмелые поцелуи на прощание. Уже не больно, а просто немного жаль…

Жаль, что не смогли сохранить то светлое чувство, которое когда-то давно связало нас.

— Не замерзла? — спрашивает Витя, накидывая мне на плечи мягкий плед, стоит нам остаться в беседке одним.

— Спасибо, — обхватываю ладонями чашку с дымящимся свежезаваренным кофе и из-под полуопущенных ресниц наблюдаю, как он подтягивает ближе ко мне свое кресло.

— Так о чем ты хотел со мной поговорить? — первой нарушаю затянувшееся молчание.

Витя усмехается невесело, открыто рассматривая меня.