Любовь дарящие
Шрифт:
Она успокоилась. Собравшись с деньгами, купила большой цветной телевизор, чуть не первый в поселке, и зажила так, как хотела. Ни перед кем не отчитываясь и вообще мало кого рядом с собой замечая. Проводив одного за другим родителей, она изредка выбиралась в гости к родне, но с годами стала это делать все реже и реже, не желая покидать насиженного места и довольствуясь тем, что имела.
Дуся кивнула соседкам, сидящим на лавочке у подъезда, и поднялась по ступеням. В подъезде опять не горели лампочки, пахло котами и затхлостью. Дуся вздохнула, нашарила в кармане плаща фонарик, и
Дуся с трудом одолела предпоследний пролет и готова была уже обрадоваться тому, что вот-вот окажется дома, как узкий луч фонарика выхватил из темноты что-то непонятное в углу. Евдокия чуть не оступилась, в последний момент ухватившись за перила и прохрипела испуганно:
– Ты кто?
Темный куль вдруг развернулся и на Дусю глянули два внимательных глаза.
– Я.
– А кто я-то? – Дуся справилась со страхом и уже спокойно шагнула ближе.
Мальчишка был щуплый, маленький и, вроде как, незнакомый.
– Я – Иван.
– А что ты здесь делаешь, Иван? Почему сидишь на холодном полу в подъезде? Чего не дома?
Дуся повела фонариком в сторону мальчишки и ахнула. Большой синяк, который наливался под глазом Ивана, был самым безобидным из того, что она увидела.
– Кто тебя так? – голос не слушался ее.
– Никто! – Ваня жмурился, пытаясь увернуться от света.
– Сам ударился?
– Да!
– Заливаешь! – Дуся поставила сумку на пол. – Ну-ка, покажись!
– Еще чего!
Мальчишка вдруг ощерился, совсем как зверек, вжался в угол, и выставил перед собой кулачки. Дуся удивленно глянула на него, а потом засмеялась. Большое тело ее колыхнулось, когда она сложила руки перед собой, пытаясь заставить себя не тронуть мальчишку, не прижать к себе, спрятав от всех и вся.
– Ты на меня –то посмотри! Разве я тебя обижу? Да и спрашивать больше не буду ни о чем. Захочешь – сам расскажешь. Где живешь ты? Может домой отвести?
– Не надо!
Ваня, выкрикнув это, как-то сжался, пытаясь спрятаться от безжалостного света фонарика, присел на корточки, и уткнулся лицом в колени.
– Нельзя мне туда.
– Почему?
– Папка… Получка сегодня…
Дуся замерла, услышав, сколько боли прозвучало в голосе Вани. Она растерянно смотрела на мальчика, пытаясь понять, что делать дальше.
– Вань… Ваня! Посмотри на меня!
Мальчик медленно поднял голову, пряча глаза.
– Ко мне пойдешь? Я одна живу. У меня тут бублики свежие и конфеты есть. Чаю хочешь?
Мальчишка молчал. Дуся не знала, что еще сказать и поэтому молчала, ожидая ответа. А услышав тихое:
– Хочу… – выдохнула и поманила мальчика за собой.
– Идем!
Дома она быстро поставила чайник, а потом загнала Ваню в ванную и долго, чтобы не сделать
больнее, обрабатывала все ранки и ссадины, которые обильно усеивали лицо и руки мальчика.– Как это ты так?
– Стекло в двери кухонной выбил. Ай!
– Потерпи! Я дую! – Дуся водила смазанной йодом ваткой по лицу мальчика.
– Щиплет же!
Мальчишка так смешно морщился, что Дуся прятала улыбку, глядя на него, но больше всего ей хотелось сейчас все-таки плакать. Как можно так обращаться с ребенком? Господи, был бы у нее сын… Нет! Нельзя об этом! Ни к чему сейчас!
Отставив пузырек с йодом, Дуся спросила:
– А мамка-то есть у тебя?
Ваня нахмурился, а потом замотал головой, болезненно охнув.
– Нет. Нету. Сбежала. Батя суров больно. Особенно, когда выпьет.
– И часто такое бывает?
– После получки всегда аккурат.
– А как же мамка тебя оставила с ним? Не забрала?
Ваня поднял на Дусю глаза, и та поразилась, сколько боли было в этом маленьком пока еще человеке.
– А куда ей? С прицепом? Самой бы справиться.
– Вань, не надо так. Она же мама твоя.
– Я знаю. Только… Бросила же. Знала, что он будет меня бить и все равно – бросила. И меня, и Машку.
Дуся напряглась, стараясь не спугнуть откровенность Вани.
– А Маша – это кто, Ванечка?
– Сестра моя.
Дуся отвернулась и закрыла глаза на секунду, потому, что голова закружилась и темнота немилосердно навалилась, грозя прервать разговор, который стал настолько важным и нужным, что, казалось, прервись он сейчас, и все… закончится сама жизнь.
– Сколько ей? – Дуся взяла-таки себя в руки.
– Шесть лет. На следующий год в школу пойдет.
– А ее… Отец тоже…
– Нет. Ее он не трогает. Пока… – Ваня отвернулся от зеркала, в котором разглядывал свою разрисованную йодом физиономию. – Говорит – мала еще. Потом воспитывать будет.
Дуся собрала грязные комочки ваты, выбросила их и, вымыв руки, спросила:
– Вы ведь недавно переехали? Я тебя не видала раньше.
– Да. Раньше в Омске жили. А теперь тут. Отец на завод устроился.
– Понятно… – Дуся с сомнением глянула на грязную рубашку Вани, но решила, что это подождет. – Пойдем чай пить? Или ты есть хочешь?
Ваня потупился было, размышляя о чем-то, а потом поднял глаза и сказал уже твердо:
– Хочу!
Наталья, которая пришла позже, удивленно глянула на уплетающего жареную картошку мальчика, но промолчала, решив отложить расспросы на потом. Она молча нарезала соленого леща, разложила самые лучшие кусочки на газете перед Ваней и скомандовала:
– Приступай!
А потом поманила за собой Дусю, видя, что мальчишке уже не до их разговоров.
– Ты где его взяла?
– На лестнице.
– А почему он такой… Кто его?
– Отец. Наташка, что делать? Домой его отпускать боюсь. Мало ли. А там еще девочка, сестренка Ванина. Куда все смотрят?
– А то ты не знаешь! – Наталья невесело усмехнулась. – Под нос себе! Нет же тут ничего интересного. Ну, живут, ну лупит их батя, так что? Лучше в детдом, что ли? Никто не будет вмешиваться, Дуся. Никому это не надо. Со своими бы управиться.