Любовь длинною в жизнь

— Но я никогда не видел ее, Корали. Никогда никого не видел, кроме тебя. В первый раз, когда мы заговорили, когда ты лежала под всеми этими книгами, распростертая на полу, я видел только тебя. Ты была всем. И остаешься всем. Мне потребовалось день или два, чтобы оправиться от боли, которую ты мне причинила, Синяя птица. Но когда заперся в своей спальне и проявил те фотографии, которые ты сделала, боли не осталось. Не осталось гнева. Только грусть из-за того, что нам пришлось пережить, и твердая решимость, что никому из нас не придется проходить через что-то подобное снова. Ты можешь пообещать мне это, Корали? Боже, пообещай, рассказывать мне все, несмотря ни на что.

Пытаюсь опустить голову, мои глаза горят, когда я пытаюсь сдержать слезы, но Каллан не позволяет мне отвести взгляд. Он наклоняется так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне, и вижу, как сильно он нуждается в том, чтобы я дала ему это обещание. Не потому, что он мне не доверяет. Не потому, что не честен со мной и все еще злится. Ему нужно, чтобы я пообещала ему это, потому что он любит меня, а когда мне больно, больно ему. Он должен знать, что я дам ему возможность спасти меня, даже если моя гордость не хочет этого.

Я киваю, с трудом сглатывая.

— Клянусь.

Каллан целует меня снова, и на этот раз это не нежные, мимолетные поцелуи, которыми он целовал меня в баре. Поцелуй глубокий и проникающий. Он притягивает меня к своему рту, наши губы крепко прижаты друг к другу, его руки в моих волосах, его дыхание теплое и тяжелое. Когда он отстраняется, то прижимается своим лбом к моему, нежно улыбаясь.

— Настоящее и будущее не могут изменить прошлое, — шепчет он. — Но с течением времени боль притупляется. Все, что нам нужно, это смотреть вперед и идти на свет. Позади нас может быть тьма, Синяя птица, но впереди нас ждет прекрасное будущее.

Эпилог

Корали

Колорадо.

Я редко вспоминаю о своем пребывании в Лос-Анджелесе. Теперь это кажется таким сюрреалистичным — представить, что провела там так долго, живя такой странной, приглушенной жизнью. Вернувшись в Порт-Ройал, сказала Тине, что предпочитаю работать одна в своей студии, не видя никого изо дня в день, и в то время я верила в это. Но все изменилось, когда мы с Калланом переехали в Колорадо. Дом, который купили, выходит окнами на реку Норт-Платт, на бесконечное море лесов и гор, и я начала устраивать семинары для художников. Люди приезжают со всей страны, чтобы остановиться в крошечных домиках, которые мы построили на нашей земле, и я учу их рисовать. Это гораздо полезнее, чем одинокое существование, которое вела раньше.

Каллану все еще приходится ездить на съемки, но в последнее время он все чаще бывает дома. И вообще перестал заниматься модной фотографией и работает исключительно для журналов о дикой природе, что ему, кажется, нравятся гораздо больше, чем студийные вещи.

Мы просыпаемся, гуляем, плывем, занимаемся любовью. Очень часто занимаемся любовью. То, что я снова с Калланом, похоже, разбудило во мне сексуальность. Я была ребенком, когда потеряла с ним девственность. Секс был таким новым и ошеломляющим. Я всегда боялась, что сделаю что-то не так, что не смогу удовлетворить его. Впрочем, это уже не проблема. И знаю, как свести его с ума, а он знает, как довести меня до крайности. Мы провели час за часом, исследуя тела друг друга, рассказывая друг другу, что нам нравится. За последние десять месяцев мы столько времени провели в постели, что, по идее, нам больше нечего было бы узнать друг о друге, и все же, когда он прикасается ко мне, все кажется новым, захватывающим.

Перебираю свои материалы, заново переживая последний раз, когда Каллан занимался со мной любовью, когда я слышу, как хлопает входная дверь внизу. Я подпрыгиваю, роняя пластиковый контейнер с кистями на пол, и они вываливаются из коробки, катясь по голым половицам.

— Синяя птица! — зовет меня Каллан. Я слышу громкий стук, а затем еще два удара, когда он сбрасывает ботинки. Это его привычка — стена перед входом покрыта потертостями и отметинами там, где он сбрасывает свои ботинки, и они ударяются о краску каждый раз, когда он приходит домой. — Синяя птица, ты где?

Я ухмыляюсь, выбегая из студии на лестничную площадку. Перегнувшись через перила, вижу, что он прислонился к косяку кухонной двери и смотрит на меня с огромной ухмылкой, приклеенной к его лицу.

— А вот и она, — говорит он. — Что делаешь, Синяя птица?

— Уборку. А что? Ты же не должен был вернуться до завтра.

Я сбегаю вниз по лестнице и обнимаю его за плечи, смеясь, когда Каллан целует мое лицо, щеки, лоб и виски.

— Прилетел более ранним рейсом. Хотел тебя видеть, — говорит он мне. — Я скучал по тебе. И знаю, что ты скучала по мне. От твоего вибратора, наверное, идет пар из-за чрезмерного использования.

— Эй! Так нахально. — Шлепаю его по руке, но он вроде как прав. Я так привыкла к регулярному, дважды в день, сексу с ним теперь, что обходиться без него в течение недели чертовски тяжело. — Почему ты мне не позвонил? Я могла бы приехать и встретить тебя в аэропорту.

— Потому что я хотел сделать тебе сюрприз. — Он целует меня в кончик носа. — Сегодня у нас годовщина.

На мгновение я впадаю в панику, гадая, как, черт возьми, я могла забыть, но потом понимаю, что он ошибается. Мы вместе всего десять месяцев. Прошло десять месяцев с тех пор, как умер мой отец. Десять месяцев с тех пор, как я порвала с Беном, а Каллан порвал с Рей. Десять месяцев чистого блаженства вместе.

— Боюсь, ты немного поторопился, — говорю я ему, прикусывая нижнюю губу.

Глаза Каллана сверкают самым опасным образом.

— Когда это я торопился, Синяя птица? — шепчет он.

Скользнув рукой под мою рубашку, он проводит пальцами вверх, пока они не касаются моего лифчика. Он щиплет мой сосок через тонкую ткань, заставляя меня дрожать.

— Мы вместе меньше года, — говорю я ему. — У нас есть еще девять недель до августа. Значит. Ты поторопился. — Но я с трудом могу сосредоточиться на том, что говорю. Его руки на мне очень отвлекают, особенно когда он обхватывает и ласкает мою грудь.

Каллан впивается в меня взглядом, жадно глядя на меня, пока я тяжело дышу.

— Сегодня наша десятимесячная годовщина, — говорит он, улыбаясь. — И боюсь, я не могу больше ждать, чтобы вручить тебе твой подарок. Но сначала... — Он притягивает меня к своему рту, прижимаясь губами к моим, его язык проносится мимо моих зубов, чтобы лизнуть и попробовать меня на вкус.

Кэл прижимает меня к себе, его сильные руки, одна на моей пояснице, другая обхватывает мою шею, когда он глубоко целует меня. Это очень страстный поцелуй, который заставляет меня задыхаться, волноваться и возбуждаться в равной степени. Каллан, в конце концов, перестает пытаться заставить меня кончить только своим ртом и делает шаг назад.

— Пойдем в отсек, — говорит он. — Я хочу тебе кое-что показать.

Отсек — так он называл свою постоянную темную комнату на втором этаже. Я выгибаю бровь, посылая ему озадаченный взгляд.

— В чем моя выгода?

— В том, чтобы я не уложил тебя на колени и не отшлепал за непослушание. Этого достаточно? — Похоже, он действительно думает об этом, и, судя по выражению его лица, это была бы отличная идея. Возможно, он даже хочет, чтобы я была непокорна.

— Тогда, наверное, мне лучше поторопиться, а?