Любовь до гроба

– Да будет с вами благословение Огня и Воды, Земли, Воздуха и Льда! – торжественно ответил дракон, и ромарэ как-то разом вдруг заулыбались.

Госпоже Черновой показалось, что они готовы тотчас же пуститься в пляс от радости.

– И тебя приветствуем, господин, – повернулся к мировому судье все тот же старик, склонив голову.

Господин Рельский ответил милостивым кивком.

В последнюю очередь рома поклонился Софии.

– Мы рады тебя видеть, шувихани!

– Это что-то вроде «ведающая сокровенным знанием», – негромко пояснил ей на ухо Ярослав.

Молодая женщина вздрогнула, почувствовав на своей щеке дыхание мужчины, но тихонько поблагодарила его, а потом грациозно поклонилась. Пожалуй, это было не совсем уместно, но ничего иного ей в голову не пришло.

– Я Джанго, баро [43] этого клана. Разделите с нами хлеб, – повел рукой старейшина в сторону повозок, рядом с которыми горели костры и прямо на земле лежали яркие скатерти. По-видимому, все было заранее готово к приему дорогих гостей.

– Откуда вы знали, что мы приедем? – не сдержала любопытства София.

43

Баро – старший, которого выбирают себе несколько семей, живущих вместе.

– Наша шувихани вчера сказала, – обернувшись к ней, охотно откликнулся старейшина.

Вопреки предубеждению госпожи Черновой, в таборе было ничуть не грязнее, нежели в любом другом селении. Разве что в глаза бросалось, что дети бегали почти обнаженные, едва прикрытые какими-то неимоверными тряпками и пестрыми короткими рубашонками. Но они были, по-видимому, удовлетворены своею участью. Внимательно оглядевшись и немного понаблюдав за окружающей жизнью, гадалка убедилась, что малышей здесь всячески баловали и потакали их прихотям.

Вообще, ромарэ больше всего походили на диковинных птиц в ослепительно-ярком оперении, которые до невозможности странно смотрелись в спокойном пасторальном пейзаже севера Мидгарда. И казалось, что через мгновение яркая стая взовьется в небо, гортанно перекрикиваясь на своем птичьем наречии…

Дорогих гостей усадили у костра рядом с кибиткой старейшины и принялись от души угощать «деликатесами». Госпожа Чернова с опаской взглянула на накрытый «стол», выискивая хоть какое-нибудь знакомое блюдо.

– Попробуй, вкусно, – произнесла юная рома в карминовом платье, бесцеремонно накладывая еду на тарелку Софии.

Здесь ко всем обращались на «ты», и это шокировало госпожу Чернову, привыкшую, что даже супруги именовали друг друга на «вы».

Молодая гадалка беспомощно взглянула на господина Рельского, но тот лишь подбадривающе ей улыбнулся. Что ж, отказываться было невежливо. Госпожа Чернова с опаской попробовала подношение, но, надо признать, кушанье оказалось вкусным, хотя и слишком острым и пряным.

Увидев, что женщина доела угощение, дракон на мгновение отвлекся от разговора с баро и поинтересовался с насмешкой:

– И как вы нашли тушеного ежа?

– Тушеного… ежа?! – переспросила госпожа Чернова, тяжело сглатывая.

– Именно, – безжалостно подтвердил дракон. – Это традиционное блюдо ромарэ.

Шеранну определенно доставляло удовольствие ее дразнить и выводить из равновесия!

С трудом утихомирив взбунтовавшийся желудок, София произнесла холодно:

– Благодарю за заботу. Все было очень вкусно!

Ромарэ вокруг разулыбались, видимо, польщенные комплиментом.

– Положите мне еще кусочек, пожалуйста, – мужественно попросила молодая женщина, не обращая внимания на смешок дракона. И, не в силах совладать с любопытством, выпалила: – А вы можете рассказать мне больше о ромарэ?

– Ты разделила с нами хлеб, – спрашивай, – величаво кивнул баро.

Шеранн спрятал улыбку, явно сомневаясь, можно ли ежа считать хлебом.

– Почему вы так уважаете драконов? – задала София самый животрепещущий вопрос.

Рома отставил тарелку, вытер жирные пальцы и только потом начал рассказывать.

– Мы приемные дети стихий, а драконы – родные. Мы обязаны почитать их, как младшие старших. – Видя, что София ничего не поняла, Джанго продолжил: – Мы веруем в пять стихий. Легенда гласит, что они особенно любят ромарэ за веселье и талант и потому не стали привязывать нас к клочкам земли, как другие народы, а подарили для жизни весь мир. Потому мы и кочуем – чтобы сполна воспользоваться этим даром. Взгляни. – Он достал из-под бирюзовой рубашки темную ромбовидную пластину на цепочке, изукрашенную замысловатым рунным узором. Более всего она походила то ли на компас, то ли на странные часы с одной стрелкой, но, по видимости, не являлась ни тем, ни другим. Судя по тому, как бережно баро обращался с амулетом, то была истинная реликвия. – Вот эта стрелка всегда указывает нам путь. Куда смотрит она, туда должны идти мы.

Он произнес это с таким спокойствием и гордостью, что София замерла, невольно передернувшись при виде небольшой вещицы в его руках. Любопытно, каково это – всю жизнь бросать все, что стало дорого, чтобы уходить дальше?

Но ведь и руны тоже указывают путь. Так чем же она сама отличается от ромарэ, послушно следующих своей судьбе?

– А если вы осядете где-то? – тихо спросила София.

– Мы исчезнем, растворимся в других народах, – отчеканил баро. – Нас слишком мало, и стоит нам потерять дар стихий – мы сгинем в безвестности.

Госпоже Черновой вдруг стало отчаянно стыдно за свое снисходительно-брезгливое отношение, за презрение и домыслы о всяческих грехах ромарэ, лишь потому, что они отличаются от других…

Джанго внимательно и серьезно смотрел на молодую женщину, и в его темных глазах было молчаливое понимание.

– Хватит легенд… Теперь будем веселиться! – наконец громко произнес баро, хлопнул в ладоши, и ромарэ вокруг засмеялись и дружно встали.

Откуда-то полился странный напев, не похожий на привычные Софии песни, и в круг соплеменников легкой походкой вплыла танцовщица.

Совсем юная девушка (лет пятнадцати, не более) была прелестна: гибкая, тонкая, с огромными темными глазами, глубокими, как омуты. Под аккомпанемент бубна и хлопки в ладоши она кружилась у костра, прищелкивая пальцами. Бойкая и живая пляска, выражение беззаветной огненной страсти, не заключала в себе ничего непристойного, но таила целую бездну какого-то дикого очарования.

И, вне всяких сомнений, это был танец, посвященный одному-единственному мужчине. Дракону!

А он, похоже, был вовсе не прочь: улыбался, охотно хлопал, одобрительно смотрел на ладную фигурку юной рома.