Любовь до гроба
Шрифт:
– Мне тоже надо двигаться. Как говорится - ботинки жмут и нам не по пути!
Следом за ней, как по команде, поспешили и два товарища Дипунова, с которыми он пришел в школу. Но уже за воротами школы молодежь разбрелась кто куда.
– И мы пойдем тоже, - сказал Виктор Людке.
– У меня есть одно укромное местечко. Там и отдохнем.
Наступал рассвет, и девушке действительно очень хотелось спать. Да и выпитый алкоголь безжалостно делал свое дело. Дипунов слегка приобнял покачивающуюся Людку, и они, выйдя за территорию школы, вместе шагнули в темноту...
3
Когда уже под утро
– Мама, да все прошло хорошо, не беспокойся, просто я хочу очень спать, - ответил на вопрос матери Семен.
– А как же Люда, твоя девушка, ты с ней танцевал?
– Мам, она еще пока не моя девушка, я же тебе говорил. Просто я очень хочу, чтобы она ей стала. Да, мы с ней потанцевали. Все было замечательно.
И Семен прошел в свою комнату. Несмотря на столь ранний час и бессонное времяпровождение, ему не спалось. Он постоянно думал о Людке. "Куда она могла деться? Почему не сказала ничего? Хоть бы попрощалась..." Шадров на какое-то мгновенье представил, что ей угрожает опасность, а он спасает девушку из сложной ситуации. И Семакина благодарит парня, они улыбаются, им хорошо. Но Людкина душа - это какие-то потемки, темный лес. И ничего там не разобрать. Не видно. Ночь безлунная и посветить нечем. Разве что разогнать мрак своим сердцем, вырвав его из собственной груди, словно горьковский герой Данко.
Тут парень почувствовал, что его мысли невольно складываются в рифмованные строки и получается стих. Семен никогда раньше не писал стихи, хотя они ему нравились. Шадров много читал, но себя в роли поэта никогда не пробовал. А тут вдруг, схватив ручку и лист бумаги, стал быстро записывать все, что приходило в голову:
Иду я по темному лесу,
По лесу твоей души.
И в самую чащу лезу,
Боясь затеряться в глуши.
Мысли твои - потемки.
И к сердцу не попадешь.
Сверкают твои глазенки,
Меня ли к себе зовешь?
Открой, покажи свою душу,
Не надо пускать темноты.
Я не боюсь, не струшу,
Ведь та темнота - это ты.
Темноту пробивает лучик,
Этот лучик - моя любовь.
Тебя он собой замучил,
Но он здесь, не уходит прочь.
Ты не думай, что это случай.
Вся сама ты - темная ночь.
Как Данко, вырву я сердце,
Чтоб темноту превозмочь.
Возьму и открою дверцу...
Ты мне не хочешь помочь?
И только когда Семен дописал последнюю строку и прочитал все, что у него получилось, то немного успокоился и на несколько часов заснул. Утром парню захотелось показать свое творение матери, ведь она должна его оценить. И по ее реакции будет понятно, дарить этот стих той, кому он и был адресован или нет.
– Я, конечно, не специалист в области поэзии и тем более не литературный критик, - начала разговор с сыном женщина, - но сразу скажу, что недурно. Для первого раза неплохо, только надо бы над текстом еще
поработать. У тебя кое-где размер стиха хромает, строки рваные получаются и неровные. Это даже на слух улавливается.– Но, мам, я же не собираюсь его в журнал или газету посылать для публикации. Всего лишь подарю своей девушке, той, кому оно и адресовано.
– Пойми, - возразила мама Семена, - поэзия - это творчество, труд. Работа, если хочешь. А любое дело надо изначально делать или хорошо, или вообще тогда не делать. К тому же ты здесь рассуждаешь о Данко. Я по школе помню, что он - персонаж третьей части рассказа Максима Горького "Старуха Изергиль", пожертвовавший собой и спасший свой народ с помощью горящего сердца. А ты собираешься жертвовать собой ради одного человека. Ей это надо? Если любовь жертвенная - она недолговечная и некрепкая.
– Ну, я хотел сказать, - стал объясняться юный поэт, - что у меня к ней любовь до гроба, понимаешь?
– Нет, не понимаю! Что значит - до гроба? Любовь с оговорками, ограничениями? Настоящая любовь, она бессмертна. И душа, оставив бренное тело, обязательно найдет на небесах свой объект земной страсти. И уже там они будут вместе навечно. Усек? А ты говоришь - до гроба.
– Ты знаешь, мама, - не унимался сын, - я совсем не могу представить себя старым. Мне кажется, что я просто не доживу до такого состояния.
– Брось, сынок, - резко сказала женщина.
– Не пори чушь! Каждый человек не может представить себя стариком, потому что так устроен организм. В своем подсознании человек должен жить только настоящим и надеждами на светлое и счастливое будущее. Которое, по сути, и есть в его руках. И если человек будет здоров и жизнерадостен, то, в общем-то, он не станет обращать внимание на свой возраст. И тем более зацикливаться на этом.
После этого недолгого разговора с мамой Семен все же решил подарить свой стих Людке. Но сегодня и завтра он ей звонить не станет, как бы ему этого ни хотелось, а выдержит паузу. Пусть Семакина задумается над своим поведением.
А Людке и вправду было над чем задуматься. Когда она проснулась ближе к полудню на каком-то чужом широком диване в незнакомой квартире с тяжелой головой, тошнотворным состоянием и непроходящей сухостью во рту. Она окинула взглядом незнакомое помещение. И обомлела...
В небольшой плохо убранной душной комнате, где стоял раскинутый диван, находился маленький столик с остатками нехитрой закуски с парой пустых бутылок и бокалов. У стены на старом кресле было небрежно брошено ее выпускное платье. А на полу Людка увидела, хотя и не сразу-то поняла, что это... ее нижнее белье: узенькие трусики и лифчик. Они тоже валялись как попало недалеко друг от друга. "Что это все значит? Где я?"
– Эй!
– негромко, но уверенно позвала девушка.
– Есть кто?
На ее голос с сигаретой во рту вышел какой-то незнакомый парень с початой бутылкой пива в руке.
– А ты кто?
– тихо спросила Людка.
– Если я тебе скажу, что я Филипп Киркоров, ты ведь все равно мне не поверишь, - спокойно проговорил Виктор, выпуская клубы дыма в ее сторону.
– Доброе утречко, выпускница! Забыла, как вчера в нашей компании зажигала под коньячок на школьном дворе? Пива хочешь? На, охлади свой ночной любовный пыл.