ЛЮБОВЬ ГЛУПЦА

Я сразу увидел дом, который искал. Я прошел несколько раз перед ним, изучая фасад. За роскошными каменными воротами зеленели деревья, между ними тянулась в глубину, к входным дверям, усыпанная гравием дорожка. «Дача Окубо» — значилось на дощечке у ворот. Эта старинная дощечка и поросшая мхом массивная каменная ограда были более уместны для старинной усадьбы, нежели для дачи. Я никак не ожидал, что родственник Кумагая — владелец такой богатой дачи.

Я вошел в сад и направился к дому, ступая осторожно, чтобы гравий не шуршал под ногами. Дом стоял в глубине участка, и с улицы было трудно его разглядеть. Когда же я подошел к нему вплотную, то, к своему удивлению, обнаружил, что и парадный, и черный ход, и все окна в первом и во втором этаже были наглухо закрыты и ни в одном окне не было света.

«Должно быть, комната Кумагая в тыльной стороне дома», — подумал я и крадучись обошел дом кругом. И действительно, во втором этаже в одной из комнат и на кухне был свет.

Мне достаточно было одного взгляда, чтобы догадаться, что это комната Кумагая. Мог ли я не узнать его мандолину, прислоненную к перилам веранды, и хорошо знакомую мне тосканскую шляпу, висевшую на гвозде? Двери были распахнуты настежь, но разговора не было слышно. Очевидно, в комнате никого не было.

Двери, ведущие в кухню, тоже были раскрыты, и там, судя по всему, тоже никого не было. При слабом свете, проникавшем из кухни, в нескольких шагах от черного хода я разглядел еще одни ворота или то, что осталось от них, точнее — два старых деревянных столба. За ними виднелась белая пена волн, разбивавшихся о берег Юйгахамы, и доносился соленый запах моря.

«Конечно, они пошли к морю!» — подумал я и почти тотчас же явственно услышал голос Наоми. Раньше я не слышал голосов, по-видимому, потому, что ветер относил их в сторону.

— Подождите минутку! В туфли набрался песок, я не могу идти. Пусть кто-нибудь высыплет песок… Матян, сними мне туфли!

— Нет, уволь. Я тебе не раб!

— Ах, так? Тогда я больше не буду тебя любить! Тогда пусть Хама-сан, он гораздо любезнее… Спасибо, спасибо. Хама-сан лучше всех! Я люблю его больше всех!

— Черт возьми! Она пользуется моим добродушием! Не делай из меня дурака!

— Ха-ха-ха… Хама-сан, но зачем же щекотать мне ноги?

— Я не щекочу, песок налип, вот я и отряхиваю подошвы.

— Уж кстати и оближи их, как папа-сан, — сказал Сэки. Раздался дружный смех нескольких мужских голосов.

Совсем рядом с тем местом, где я стоял, на склоне песчаного холма, находился маленький чайный павильончик. Голоса доносились оттуда. Я был в легком коричневом костюме и в белой рубашке и, чтобы не быть замеченным, поднял воротник и застегнулся на все пуговицы. Соломенную шляпу спрятал под мышку. Согнувшись, почти ползком, я приблизился к задней двери павильончика и притаился в тени колодца. До меня донеслись голоса:

— А теперь пошли куда-нибудь еще!..

Один за другим они вышли и, не замечая меня, направились к берегу. Все четверо мужчин — Кумагай, Хамада, Сэки и Накамура — были в легких дачных кимоно. Я разглядел только, что Наоми куталась в черное манто и на ней были туфли на высоких каблуках. Я знаю, что ни манто, ни туфель в Камакуру она не брала, очевидно, все это она у кого-нибудь позаимствовала. Полы манто развевались от ветра, и она обеими руками придерживала их изнутри, так что при ходьбе отчетливо вырисовывались ее крутые бедра. Она шла, нарочно покачиваясь, как пьяная, задевая плечами идущих рядом мужчин.

Я сидел скорчившись и затаив дыхание, но когда расстояние между нами увеличилось и светлые кимоно смутно белели уже достаточно далеко, я поднялся и тихонько пошел за ними следом. Сначала мне показалось, что они направляются прямо по берегу в Дзаймокудзу, но на полпути они свернули влево и, поднявшись на песчаный холм, очевидно, пошли в поселок. Когда их фигуры скрылись за холмом, я бегом бросился догонять их. Я знал, что улица, к которой они выйдут, обсажена высокими густыми деревьями, в тени которых я смогу идти за ними следом. Как только я одолел холм, я услышал веселые голоса.

Кумагай шагал впереди, размахивая рукой, как дирижерской палочкой. Наоми шла все так же, раскачиваясь и задевая мужчин плечами. Мужчины, которых она толкала, тоже покачивались в разные стороны, как будто плыли в лодке.

— Не толкайся так! Я об забор ударюсь!

Раздался стук. Это кто-то ударил стеком по забору. Наоми рассмеялась.

— Давайте теперь споем «Хонику».

— Идет: будем танцевать гавайский танец. Все будут петь и трясти задом! «Sweet brown maiden said to me…» — Выкрикивая непонятные слова, они начали вертеть бедрами.

— Ха-ха-ха! Лучше всех трясет задом Сэки!

— Потому что я серьезно изучал эти танцы.

— Где?

— На Всемирной выставке в Уэно. В одном из павильонов танцевали негры. Я ходил туда десять дней подряд.

— Вот дурак!

— А ты лучше бы сам ходил туда, никто не отличил бы тебя от негра!

— Эй, Матян, который час? — спросил Хамада. Он был трезв и как будто серьезнее всех.

— В самом деле, который час? У кого есть часы?

— У меня, — сказал Накамура, зажигая спичку. — Ого, уже двенадцать минут одиннадцатого.

— Ничего, папа-сан раньше половины одиннадцатого не приезжает. Давайте пройдем разок по проспекту Хасэ и оттуда домой! Я хочу показаться в этом костюме публике.

— Одобряю, одобряю! — громко крикнул Сэки.

— Если ты пойдешь в таком виде, за кого тебя примут?

— За женщину — атамана шайки…

— Если я — атаманша, то все вы — мои подчиненные!

— Или, лучше, — четверо бродяг-разбойников!

— Значит, тогда я — Бэнтэн-Кодзо! [12]

— Э-э… Атаманша… Наоми Кавай, — начал Кумагай тоном рассказчика на киносеансе, [13] — под покровом вечерней мглы, закутанная в черное манто…

12

Бэнтэн-Кодзо — имя героя популярной пьесы Кабуки, написанной в 1862 г. драматургом Каватакэ Мокуами (1816–1892), который считается последним классиком национальной японской драмы.

13

«…тоном рассказчика на киносеансе…» — В эпоху немого кино в Японии все фильмы комментировал специальный рассказчик, объяснявший зрителям происходящие на экране события и весьма эмоционально «сопереживавший» действию.

— Перестань, у тебя такой противный голос!

— …Окруженная четырьмя сорвиголовами, на берегу Юйгахамы…

— Перестань, Матян! Слышишь, сию же минуту перестань…

Размахнувшись, Наоми отпустила Кумагаю оплеуху.

— Ай, больно!.. У меня от природы такой голос! Мир много потерял оттого, что я не стал исполнителем Нанива-буси! [14]

— Мэри Пикфорд не может быть атаманшей.

— Тогда кто же я? Присцилла Дин? [15]

14

Нанива-буси — старинные баллады, исполнявшиеся речитативом.

15

Присцилла Дин — популярная американская киноактриса эпохи немого кино.

— Вот-вот… Присцилла Дин!

— Ла-ла-ла, — запел Хамада и принялся танцевать.

Когда он, кружась, повернулся, я быстро отскочил назад и спрятался в тень деревьев.

— Ой!.. — в тот же миг вскрикнул он. — Кто это? Это вы, Кавай-сан?

Все разом смолкли и остановились, вглядываясь в темноту.

«Попался!» — подумал я, но было уже поздно.

— Папа-сан?… Это вы, папа-сан? Что вы здесь делаете? Идите к нам!

Наоми быстро подошла ко мне и положила руку мне на плечо. Манто неожиданно распахнулось, и я увидал, что под ним нет никакой одежды.