Любовь и долг Александра III

Наследник и его визави, княжна Мещерская, стояли посреди зала, и все видели, что цесаревич вдруг схватил за руку фрейлину, однако она, воровато посмотрев по сторонам, отдернула руку и быстро сказала что-то ему, после чего он опомнился и, деревянно ступая, проводил ее к ее месту.

Император исподтишка наблюдал за сыном. Мальчишка сошел с ума! Что же делать? Он вдруг встретился взглядом с князем Мещерским. Чуть повел головой в сторону сына. Вово на мгновение прикрыл глаза: он все понял.

Снова заиграла музыка, закружились первые пары, но великий князь оставался на месте. Мари Мещерская стояла в другом конце бальной залы, и он пытался рассмотреть, не подходит ли к ней князь Витгенштейн. Впервые Александр испытывал неодолимое желание убить человека. Он сознавал, что желание это страшно и греховно, но ни в чем не собирался каяться.

–Ваше высочество, не желаете ли пройти в курильную? – Голос Вово Мещерского вывел его из полузабытья.

–Да, – глухо отозвался Александр. – Нет, лучше на воздух.

Они прошли на балкон. Александр достал портсигар и предложил Вово. Тот знал эту привычку цесаревича: он любил угощать турецкими папиросами, но никогда не угощал сигарами, которые курил только в кабинете и обычно не докуривал до конца.

–Прошу меня извинить, ваше высочество, мне нужно вам кое-что сказать, – начал Вово, и по тому, что Вово обращался к нему так церемонно, даже оставшись с ним наедине, Александр сообразил, что дело предстоит серьезное.

–Нужно – так говорите, – буркнул он, вспоминая, что Мария Элимовна начала свой разговор почти так же. И какой страшный удар нанесла ему!

–Вернее, спросить… – продолжил Вово. – Не сочтите за дерзость, но я бы хотел узнать, что именно сказала вам моя кузина. Все заметили, что ее слова вас потрясли.

Александр мог бы рассердиться за подобную дерзость, но сейчас ему так нужен был участливый совет, а Вово был верным другом.

–Мария Элимовна сообщила мне, что Витгенштейн сделал ей предложение.

Вово кивнул. Чего-то в этом роде он и ожидал.

–Насколько мне известно, князь Николай просил руки Машеньки Вяземской, а вовсе не моей кузины.

–Глупости, – зло произнес Александр. – С чего бы Марии Элимовне сочинять? Она на такое не способна.

Мария Элимовна, по глубокому убеждению Вово, была способна и не на такое, но как довести это до сведения наследника и остаться в живых? Он был искренне привязан к Александру и, даже если бы не получил прямой приказ императора несколько образумить его, рано или поздно решился бы на это, но сейчас ему было страшновато. И все же он решился:

–Друг мой, Александр Александрович, я давно заметил, вернее, все давно заметили вашу склонность к моей взбалмошной кузине, но никто не подозревал, что это так далеко зашло.

–Никуда ничего еще не зашло, – буркнул Александр. – Но зайдет, если мне станут мешать. Вы не понимаете, в каком я состоянии. Я готов на все, я готов даже отказаться от престола, только бы соединиться со своей любимой.

Вово схватился за парапет. Услышать такое от наследника престола… Это не укладывалось в голове! Отбросить все государственное, возвышенное, Богом данное, пойти на всеобщее осуждение и презрение ради какой-то девицы сомнительного поведения, лишенной нравственности? Даже ему, хоть он и знал многое о своей кузине, показалось невероятным то, что он буквально вчера услышал от императора, получившего сведения из Парижа, однако пускать эти сведения в ход в разговоре с наследником ему строго запретили. Да он и сам не решился бы. Император был убежден, что княжна Мещерская случайно проболталась в письме к бывшей камеристке о том, что цесаревич к ней неравнодушен. Вово же не исключал, что вся эта интрига затеяна самой Мари, чтобы скомпрометировать Александра в глазах его датской невесты.

–Это говорите вы? – воскликнул он. – Вы престолонаследник, вы должны думать о своем предназначении, о своем жребии!

Александр смотрел на него, но Вово чувствовал, что он его не видит и не слышит. Расхожее выражение «как об стенку горох» припомнилось ему. Да перед ним – наглядный пример!

–На такой безрассудный поступок можно отважиться только ради великой любви, – проговорил Вово. – Но любовь эта должна быть взаимной. Моя же кузина не способна никого любить. Она думает лишь о себе. Мелочная, эгоистичная, порочная, она играет вами. До чего же, должно быть, это льстит ее самолюбию – возможность как угодно терзать наследника престола!

–Мария Элимовна на это не способна! – возразил Александр.

–Она вас не любит! Она всего лишь женщина, которая сама устраивает свою жизнь. Но вы – мужчина, вы должны отвечать за последствия своих поступков. Вообразите, что вас ждет в случае морганатического брака. Позор не только для вас, но и для ваших родителей, для всей страны… Страшный, публичный позор. И вскоре вы осознаете, что несчастны, любви нет, вы попусту сломали свою жизнь, а главное, что назад уже ничего не вернуть…

–Я понимаю, – процедил Александр. – Вы клоните к тому, чтобы я женился на Дагмар. Но разве не может случиться так, что я пойму, что несчастен, попусту сломал свою жизнь, назад уже ничего не вернуть?

–Даже если подобное произойдет, вас будет утешать мысль, что вы принесли себя в жертву ради своей страны, ради народа, который верит, что царь – помазанник Божий и не может променять свой жребий на бабью юбку, – грубо сказал Вово.

Лицо Александра стало страшным:

–Да вы что, князь?!

–Можете меня хоть в шпицрутены, хоть в кандалы, а я уверен: только с принцессой Дагмар вы обретете счастье. И не забудьте, что она завещана вам вашим братом!

Александр хотел что-то сказать, но не смог. Метнул на Вово убийственный взгляд и вышел с балкона, сжав в кулаке недокуренную, непотушенную папиросу.

«Хотел бы я прочитать, какими словами он будет меня костерить нынче на страницах мною же подаренного дневника», – усмехнувшись, подумал Вово.

Но ничего особенного он не узнал бы, Александр его не бранил. Слова Мещерского отскочили от него, как от стенки горох, задев лишь на мгновение. И в мыслях его была одна любовь, любовь к Марии Элимовне!

Император сразу понял по выражению лица Мещерского, что князь не добился успеха. Александр был все такой же, словно не в себе, о Дагмар не упоминал, а если разговор начинали отец или мать, отмалчивался или бормотал какую-то дичь вроде – пусть все будет, как Бог даст. А между тем от короля Кристиана пришло письмо, он недвусмысленно спрашивал, что означает парижская статья, перепечатанная датскими газетами, правда ли это и не должна ли Дагмар считать себя свободной и перестать отказывать претендентам на ее руку?

В таком замешательстве император Александр Николаевич не пребывал уже давно. Несуразные сердечные дела сына отвлекали его не только от государственных забот. Они мешали ему предаваться мыслям, которые с недавних пор оставляли его первую отраду. В Вербное воскресенье, заменяя приболевшую императрицу, он посетил Смольный институт, где начальница Леонтьева представила ему среди других семнадцатилетнюю Екатерину Долгорукую. Император вспомнил, как десять лет назад был в имении ее отца и видел маленькую девочку. Теперь она стала взрослой… Он влюбился с первого взгляда и начал искать встреч.