Любовь и французы
Шрифт:
Чуланы всякого рода должны быть заколочены досками. Берегитесь драпировок вокруг постели. Свадьба Фигаро предостережет вас от того, чтобы устраивать комнату вашей супруги на первом этаже. Помните, все холостяки похожи на Керубино. Камины должны быть снабжены решетками, чтобы перекрыть все возможные выходы, даже если вам придется снимать их каждый раз, когда нужно будет почистить трубу. Что касается кровати — это предмет, о котором следует проявить тщательную заботу. Ни в коем случае не занавешивайте постель тяжелыми драпировками — выбирайте только прозрачные и легкие. Бонапарт, проявлявший в делах такого рода вопиющую вульгарность, утверждал, что как только муж и жена обменялись «своими душами и своим потом», ничто — даже болезнь — не должно их разделять. Бальзак согласен с императором в том, что постель, составленная из двух отдельных кроватей,— угроза для супружеского счастья и что использовать ее позволительно только парам, прожившим вместе не менее двадцати лет и к тому же страдающим от катара. Он слышал о людях, у которых две кровати, составлявшие супружеское ложе, были снабжены колесиками, что позволяло супругам, когда они ссорились, отодвигаться друг от друга, но сам он такую систему не рекомендует. Первобытные люди, размышлял писатель, обладали преимуществом перед своими
В сороковых годах любовь стала революционной. Vesuviennes в шлемах составили конституцию, включавшую в себя пункты о наказании неверных мужей {234} , об обязанности вступления в брак для всех женщин, достигших двадцати одного года, и мужчин, достигших двадцати шести лет, а также участия мужей в домашнем труде; этот необычный проект с треском провалился. Всего одиннадцать женщин нашли в себе смелость подписаться под ним, и ни один мужчина не откликнулся на красноречивый призыв социалиста и бывшего депутата Каде, выразившего возмущение «тиранией, неблагодарностью и несправедливостью, которые обрекают на бедность, непосильный труд и невежество больше половины французских женщин». На заседаниях Женского клуба, организованного примерно в то же время, сторонников его идей бывало меньше, чем критиков. На состоявшемся в ноябре 1848 года банкете прозвучал сердечный тост за «братство мужчин и женщин», но, как правило, над подобными теориями посмеивались. Республиканские идеи приносили свои плоды — но только в обществе; они не смогли пошатнуть патриархальную основу, на которой веками строились отношения в семье. Однако все больше и больше писателей и мыслителей размышляли над проблемами человеческих отношений, которых Революция так и не разрешила. Их исследования показали, что женщины, несомненно, принадлежат к числу эксплуатируемых, и социальные философы принялись спорить по поводу их роли и предназначения в обществе и в жизни.
Что касается любви, то как революционеры, так и сторонники традиционных воззрений неизбежно притягивали ее за шиворот к этим прениям. Невозможно привести здесь хоть что-то похожее на исчерпывающий список всех изобретенных в то время систем, но все нижеследующее дает читателю представление об основных тенденциях.
Основатель позитивизма Огюст Конт {235} относился к женщинам сентиментально — причиной тому была его любовь к Клотильде де Во — и полагал, что любящей паре не хватит всей жизни, чтобы близко узнать друг друга. Он выступал за моногамию, нерасторжимый брак, и считал, что место женщины — дома, на домашнем пьедестале. Социалист Этьен Каде протестовал против приданого, требовал брака, который бы основывался на любви и взаимном уважении супругов, восстановления развода и предоставления женщине права самой выбирать жизненное поприще. (Он ратовал за то, чтобы изобреталось больше машин, способных облегчить женский труд.) Не нашедшая счастья в браке Флора Тристан {236} в 1837 году послала в парламент петицию с просьбой вновь разрешить разводы. По ее мнению, идеальный брак — это «сотрудничество, в котором оба партнера работают и помогают друг другу, не ставя никаких вопросов о первенстве, в атмосфере взаимного уважения». Виктор Консидеран {237} , оказавший влияние на Маркса и Энгельса, также критиковал «браки, низведенные до уровня финансовых сделок».
Страстно критиковавший буржуазный брак Шарль Фурье {238} в нескольких томах, посвященных фантастической Утопии, выразил свои идеи по поводу сексуальных отношений. «Выпустим же все наши страсти на свободу — тогда мы узнаем, что такое настоящая joie de vivre [259] \» — восклицал он в пассаже (притом не единственном), напоминающем Жана де Мена. Фурье полагал, что открыл в человеческой душе двенадцать страстей, способных образовать 810 сочетаний. Гармонии можно достичь, меняя направление этих противоречащих друг другу страстей (в число которых, разумеется, входит и любовь), посредством «фактора уравновешивания». (Интересующихся читателей отсылаю к тому X его Theorie de l`unite uriwerselle [260] ). В Утопии Фурье юным девушкам позволялось вступать в сексуальные отношения, а брак, в случае необходимости, должен был заключаться только после рождения детей. (Наличие у мужей рогов — отличительная черта нашего цивилизованного общества, отмечал Фурье; рогоносцев, по его мнению, существует 144 вида.) Брак, по его мнению,— удел людей пожилых, чьи страсти улеглись. «В этом,— говорил писатель,— и состоит его подлинное назначение: источник взаимной поддержки в старости, союз, основой которого служит разум, уход от мира,— все это совершенно не подходит для молодых людей».
259
радость жизни (фр.)
260
«Теория всемирного единства»
Глава 3. Вторая Империя
Между двумя периодами господства республиканских идей история втиснула еще одну империю: Вторую Империю племянника Бонапарта, Наполеона III, до такой степени способствовавшего материальному процветанию страны, что это дало ей силы преодолеть тяжелейшие экономические последствия разразившейся в 1870 году франко-прусской войны, которая,
однако, и смела Империю с исторической сцены. Это была эпоха реализма, но император привлек к себе сердца подданных, когда женился на испанско-шотландской графине по любви. (По правде говоря, большинство настоящих европейских принцесс не горели желанием вступить в брак с человеком, о котором было известно, что его любовница (Элизабет Говард), в то время как он занят поисками невесты, живет с ним под одной крышей. Один из соотечественников императора обрисовал ситуацию довольно вульгарно, сказав, что «Луи-Наполеон, пока не наденет новую юбку, держится зубами за старую».)Когда Евгения Монтихо, прибыв на венчание в собор Богоматери, грациозно вышла из кареты, Наполеон III шагнул вперед, чтобы взять ее за руку. Перед тем как протянуть ему руку, застенчивая новая императрица обернулась, чтобы оглядеть огромную толпу, подобрала свое пышное белое бархатное платье и театрально присела в низком реверансе. Парижане встретили этот жест громом восторженных рукоплесканий. Они бы аплодировали не так сердечно, если бы знали, какое влияние Евгения будет оказывать на императора. По словам генерала дю Баррайля, «она подтолкнула его ввязаться в войну, и ее мнение имело значительный вес. Ее власть над императором не знала границ. Держать его под каблуком ей помогали не столько ее прелести, сколько память обо всех слишком частых случаях, когда он пренебрег ими...»
Женщин Луи-Наполеон менял как перчатки и грубо шел напролом — к новым мимолетным увлечениям. Говорят, что в конце концов чувственность императора расшатала его здоровье, притом довольно основательно. «У мужчин откровенность не поощряется,— любил говорить император,— но с женщинами всегда хочется поговорить об очень многом, поэтому не знаешь, с чего начать, и начинаешь с конца». В политических кругах во всем чувствовалось женское влияние. «Они — совершенные интриганки,— писал Виель-Кастель {239} в своих личных Cahiers noirs [261] ,— которые с помощью своей грации и тысячи ухищрений решительного кокетства предпринимают сосредоточенные атаки на деньги и власть, начиная с императора. Министрам приписывают самое малое — дюжину любовных приключений каждому, и они даже не дают себе труда скрывать эти факты».
261
«Черные тетради»
То была эпоха куртизанок и кринолинов; вторые вскоре были осмеяны мужчинами: они жаловались, что кринолины — это склепы или oubliettes [262] , которые много обещают, но мало дают. «Когда в детстве,— писал Фердинанд Бак,— я пробирался сквозь эти трепещущие муслиновые коридоры в поисках прибежища, они, должно быть, плавились под моими руками; с того раннего момента я осознал опасность, таящуюся в этих волнах оборок из бархата и тафты, где мои детские пальцы напрасно блуждали в поисках защиты. Это ощущение содержит исчерпывающее представление о Второй Империи... сонм иллюзий, великолепный декор, которому суждено за несколько часов обратиться в пепел, погребая под грудами развалин свое легкомыслие».
262
подземные тюрьмы (каменные мешки) (фр.)
Немногие женщины умели носить кринолин с царственным изяществом, которого он требовал. Знатоки судили о ранге и образовании дам, приезжавших ко двору императрицы Евгении, по тому, как они управлялись со своими кринолинами, готовясь сесть на табурет. Немного ниже был «уровень образования» у тех джентльменов, кто стоял у подножия парадной лестницы в Опере, наблюдая, как дамы величественно спускаются по ней и наконец показывают из пены оборок крохотные ножки, вызывая трепет кавалеров. Любители же занимать наблюдательные посты возле статуй в вестибюлях столь многочисленных бальных залов, где дамы непременно задерживались, чтобы поправить подвязки и привести в порядок волосы, находились на нижней ступеньке означенной шкалы.
Куртизанки начали смешиваться с обществом. Александр Дюма изобрел слово для кругов, где они царили: demi-monde [263] . Существовал demi-monde артистический, demi-monde театральный, demi-monde политических кругов. Если верить Виель-Кастелю, лорд Гертфорд заплатил миллион за ночь с графиней де Кастильоне. На смену простым маленьким grisettes прежних времен пришли lorettes {240} — их ряды пополнялись часто посещавшими консерваторию дочерьми conciergesили разведенными женщинами (когда они впадали в сентиментальность, их называли «камелиями», по аналогии с главной героиней пьесы и романа Александра Дюма-сына {241} ) — и экстравагантные cocodettes. Класс куртизанки определялся ценой на ее прелести и общественным положением ее клиентов. В большой моде была рыжеволосая англичанка Кора Пэрл. Кроме нее, были еще Анна Дельон, Жюльетта Бо, Ла Паива... Считалось чрезвычайным шиком пригласить на обед одновременно Жюльетту и Анну, но приглашать их приходилось задолго до назначенного дня, поскольку эти дамы были нарасхват. Существовало не менее пятнадцати открытых респектабельными вдовами превосходных салонов для свиданий. Клиентура там была разборчивой и утонченной. У куртизанки высокого класса редко бывало больше двух богатых любовников.
263
полусвет (фр.)
В ситуации всей этой продажной галантности и морального разложения у некоторых писателей начало вызывать серьезную озабоченность то негативное отношение, которое люди стали испытывать к браку и любви. Женщины, кажется, были универсальным символом для этих философов середины века, мечтавших о новом обществе, которое омолодит сила любви и справедливости. Верно, что религиозный культ женщины абсолютно соответствует французской традиции. «Французу,— по словам Жермена Ба-зена,— нужно любить и идеализировать. Он одновременно любит и женщин, и абстрактную идею женщины — источника вдохновения». {242}