Любовь и хоббиты

Но почему-то сегодня дверь оставалась закрытой. Я повторил фирменное приветствие, стараясь держаться ближе к объективу. Тут меня и пробило. Ведь я, дурень, напрочь забыл о новой внешности. Как можно было так замечтаться? Конечно, Урман меня не признал! Ясный пень – сработала его охранная система «Добрый хозяин», которой он всегда гордился, словно петух гребешком. Сработала, чтоб ей сто лет ходить, как швейцарские часы.

Рулет камеры наблюдения втянулся в черное дупло с козырьком (точь-в-точь птичка кукушка из часов). Отверстие затянуло кремниевыми лепестками защитной диафрагмы. Я зачарованно наблюдал за происходящим с покорностью приговоренного суслика. Дверь скрылась за металлическим щитом, потом что-то сверху распахнулось, и меня накрыло медным тазом…

Старый добрый дырявый таз, тяжелый, как бабушкин характер, громкий, как орущий верблюд, и, я бы добавил, целеустремленный, как любой падающий предмет. ТРАХ-ТАРАМ, тебя, глупый Боббер, по башке! БРАМ-БРАМ-БРАММММ!!! Будешь знать, как терять связь с реальностью! Время потянулось вареной сгущенкой. Честно… стало вдруг дико интересно, куда он закатится, мой тазик, но шея не хотела поворачиваться, и я, со словами «едрить твою в Мордор!», рухнул и больно приложился лбом о металлический лист, прикрывающий входную дверь. А помнится, мы спорили на эту тему до хрипоты, и я со слепой убежденностью доказывал, что толку от ржавого корыта, место которому на свалке, будет ноль, а Урман тогда страшно разозлился и орал, брызгая гениальной слюной, что мне, мол, самому место на свалке… Урман, прости, брателло, не прав я был, каюсь… Да я ведь нынче и сам не свой, не в своем тазу, образно выражаясь, очутился…

Урман хороший, сегодняшний Урман вышел и побрызгал на меня из шланга, Урман пожалел дебильного альва, он похлопал альва по зеленым щекам и помог подняться.

– Я люблю тебя, брат! – сказал я в состоянии шоковой искренности. – Ты такой славный!

– Я с вашими сектами, того… в контакт входить не собираюсь, – сухо предупредил он и осторожно прощупал мою макушку. – И не брат ты мне. Шуфутинский тебе брат.

– Уйййййййй! – я схватился за голову, словно контуженный. – Щас пополам треснет!

– Не треснет, опухнет, но не треснет, – авторитетно возразил Урман. – В «Добром хозяине» точно рассчитано, надо просто лед приложить. Пойдем, лед есть… Слушай, – изобретатель задумался, – а у вас в организации всегда так себя ведут с выдающимися хоббитами? Между прочим, мой видеосканер расшифровал твое поведение как хулиганское и, прими к сведению, отправил тревожный сигнал к самому Дизелю, консультанту гномов по безопасности.

– Да ну? – я нашел силы улыбнуться. – Дизель ненавидит хоббитов больше, чем собака блох, он тревожные сообщения от нас перед сном просматривает, чтобы сделать себе приятное. Будь его воля, давно бы в межгалактической газете на первой полосе напечатал: «Отдам хоббитов в хорошие руки. Можно и в плохие. Вознаграждение гарантируется».

Долговязый нахмурился.

– Я – не тот, за кого ты меня принимаешь, брат, – сказал я. – Не смотри, что борода зеленая, глубже гляди. Ну что, видишь?

– Эндоскоп нужен… а лучше, если психиатр осмотрит, – ответил Урман.

– Да ладно, чувак! Сестренка сейчас в приемном отделении нашей больнички, наверняка все очереди отсидела, толку-то.

Хоббит резко отскочил, лицо вытянулось, как жвачка, а в глазах появилось испуганное любопытство. Люблю, когда он такой – выныривающий в реальность из теорем и микросхем. Вижу, догадывается, прозревает, а верить отказывается.

– Кто ты? – прошептал он, дико выкатывая глаза, лишенные сна. – Зачем пришел? Почему на крыльце делал всё, как делает он? Почему называешь меня в точности, как зовет он? И о какой сестре говоришь?

– Ясный пень, о Билльбунде! Это ж я – Боб! Круто изменился, правда?

– Врешь! – Урман скрылся за дверью, но врожденное стремление во всем разобраться вытянуло его наружу. – А вдруг врешь? Что если в вашей секте собрали досье на меня и теперь вы пудрите мне мозги, чтобы завладеть моим оборудованием плюс идеями, без которых оборудованию грош цена? – он заткнулся и перевел взгляд на кончики собственных бровей. – Нет, не выйдет, ничего у вас не выйдет, – и засомневался, впрочем, как и всегда. – Подожди пару минут, рассчитаю вероятности… – бросил он и скрылся за дверью; засов шумно встал в пазы. Засов мы украли из общежития молодых агентов, помню, Федор стоял на стреме и уснул, за это мы с Урманом решили не будить его и потихоньку слиняли с добычей. Эх, есть что вспомнить и применить в работе агента.

Я сел на порог, уткнулся локтями в колени и уронил голову в ладони:

– Интересно, – сказал себе, хотя надо бы Урману, – ты, брат, когда в туалет ходишь, тоже расчет вероятностей делаешь?

Скоро гений выглянул во двор и доложил:

– Не удалось рассчитать вероятность того, что гном – это хоббит, но другие калькуляции показывают, что сделать членом секты гнома невозможно.

– Это еще почему?

– Гном жаден, предметом поклонения для него может стать золото или новый айфон до выпуска модели в продажу. Следовательно, с тебя как гнома подозрения в сектантстве снимаются, – он протянул бумажку с вычислениями, и впервые в жизни я испытал к ним искренний интерес. Формулы завораживали как сдоба, такие свежие, вкусные… – Зато хоббиты, в отличие от гномов, очень даже падки на всякую ересь, особенно если их бесплатно кормят во время подписания завещания личного имущества в пользу просветленного учителя.

– Эй, хватит умничать, Ури! – я без всяких церемоний затолкал его в нору и протиснулся сам. – Надоело. Зануда ты, брат! Да, хобитты, особенно «федоры» всякие и им подобные клопы, пойдут к любому, кто предложит бублик, хоть в секту, хоть в пекло, но мы-то с тобой тертые калачи, правда?

12. Скажи бабушке правду

Я закинул длинный хвост зеленой «экологически чистой» бороды за спину и оставил товарища позади наблюдать за моими действиями. Пусть только попробует усомниться, кто тут перед ним. Я по-хозяйски прошвырнулся по кухне, сунулся в кастрюли, распахнул холодильник:

– Эй, Урилла! Сколько можно мучить кефир, открытый в прошлом месяце? Испытание нового биологического оружия продолжается?

– Достал ты с кефиром, Бо…, – имя застряло на губах у тощего. – Боб…, Боббер, гипотенуза меня побери! – Вот теперь он точно поверил. – Как же так? Как же так?! Ребус… это просто ребус какой-то.

– Не ребус, а укус, – я провел указательным пальцем по шее. – Долгая история.

Не прошло и минуты, как длинный хозяин норы возбужденно водил по мне здоровенной лупой для разглядывания микротрещин и чтения микронадписей.

– Может быть, не в укусе дело, – усомнился он. – Может, ты выпил чего-нибудь или съел?

– Нет, брат, в моем случае причина одна – укус гномопыря, хотя съел и выпил я в ту ночь… даже рассказывать стыдно, много чего.

– Надо взять анализы… много анализов.

– Начинается… В кого мы теперь играем? Во врачей? – я знал, знал, что так будет, Урман верен себе и призванию во всем ковыряться, пока не сломается ковыряльник, а потом ковыряться в ковыряльнике, и так до полной победы.

Он расстроился, как маленький, даже смешно, мне стало его жалко.

– Хорошо, возьми анализы, – разрешил я, – исследуй вдоль и поперек, но обещай подождать со вскрытием, пока я жив.

– Ладно, подожду, но рентген сделаем обязательно, я собрал недавно отличную установку для этого дела.

– Чтоб ты мне так пиво предлагал.

В дверь осторожно постучали, мы сидели на кухне и повернулись на звук. Было незаперто, и пришедшие открыли дверь сами, вошли молча. Натыкаясь на фрагменты творческого беспорядка (запчасти, посуда, банки-склянки, отвертки, пилы, чертежная доска на кривой стойке, мусор), добрались до нас. Их было двое – Билльбунда и бабушка Клавдия, как я и думал. Лучше бы врачи, чем бабушка, пусть грубые, с электрошоком. Врачей можно отвлечь, обмануть, запугать судами. Билльку можно отвлечь – кефиром, Урманом, вымышленным пятном на платье, а бабууулю… Только движущийся луноход собъет ее с толку.