Любовь и колдовство (Сокровище любви)

Вдруг все участники ритуала стали в унисон выкрикивать:

— Дамбалла Вейду! Дамбалла Вейду!

Они так бесновались, что от их воплей зашевелились ветви деревьев.

Это заклинание повторялось много раз. Папалои и его помощники время от времени прикладывались к черной бутылке, а потом всякий раз подпрыгивали на двух ногах, воздев руки вверх.

— Это кларен, — шепотом пояснил Томас.

Когда Андре плыл на Гаити, он слышал от моряков это слово. Так назывался местный ром, очень крепкий, обжигающий не только горло, но, казалось, и душу пьющего.

Вдруг папалои застыл на месте. Он двигался, но его тело как будто постепенно деревенело: вначале замерли руки, потом голова, тело и наконец — ноги.

Он со стоном опустился на землю и принялся извиваться лежа, то пронзительно вскрикивая, то замолкая. Молодая женщина из хора подбежала к жрецу и набросила на него толстое шерстяное одеяло, укрыв его с головой.

Хор замолчал, даже барабанный бой перешел на тихий тревожный рокот.

Собравшиеся с замиранием сердца наблюдали за фигурой жреца под одеялом. Конвульсивные движения еще с полминуты продолжались, становясь все более вялыми. На мгновение папалои застыл в неподвижности, а потом снова начал дрожать, трястись, извиваться.

Костер почти потух, и Андре было трудно следить за происходящим. Ему показалось, а может быть, привиделось, что из-под одеяла показалась рука. Да, это действительно была рука, но она извивалась как змея, словно кости приобрели гибкость.

Трудно было сказать, сколько это продолжалось. Наконец, папалои скинул с себя одеяло и стал медленно подниматься с земли. В неверном свете слабых мерцающих огней Андре различал лишь его силуэт.

Фигура оставалась человеческой, но движения сделались чувственно грациозными, по-змеиному гибкими, завораживающими взор.

«Это массовый гипноз», — сказал себе Андре.

Тем не менее он не мог отвести взгляда от странной тени.

Вдруг он отчетливо услышал слова:

— Ты пришел, Андре. Это — хорошо.

Это было сказано звучным мужским голосом на хорошем французском языке.

Андре окаменел.

«Очевидно, это мне снится», — подумал он.

Хотя Андре видел дядю только в детстве, он тут же понял, что это говорит граф де Вилларе.

— Ты найдешь то, что ищешь, — пообещал дядя. — Тебе поможет Саона. Саона… Саона… Саона знает, где спрятан клад. Саона… Саона…

Голос замер, перекрытый оглушительным боем барабанов.

Теперь папалои — или это была все-таки змея? — снова опустился на землю, скрылся под одеялом, последней скрылась извивающаяся рука. Создавалось впечатление, что змея спрятала голову.

У Андре теснило грудь, он чуть не задохнулся.

Хор снова наполнил ночь многоголосыми исступленными выкриками, барабаны забили все громче, танцоры стали перепрыгивать через огонь, разгоравшийся с новой силой.

Андре заметил, что в состоянии гипноза какой-то мужчина лезет вверх по ритуальному столбу, вскрикивая от мистического экстаза.

Не в силах сдвинуться с места, Андре сидел, пораженный случившимся, пытаясь собраться с мыслями, отделить то, что было на самом деле, от того, что ему почудилось.

Сделать это было нелегко: то, что он видел своими глазами, противоречило здравому смыслу. Однако убедить себя в том, что у него лишь разыгралось воображение, Андре также не мог.

Он явственно слышал суховатый, властный голос своего дяди, различал безукоризненное французское произношение.

Едва ли эти негры, привезенные сюда работорговцами из далекой Африки и сохранившие на новой земле свои таинственные обряды, могли разыграть его таким образом.

Папалои поднялся с земли.

Он подошел к Андре и протянул ему руку. Сообразив, что от него требуется, Андре в ответ протянул свою для рукопожатия.

Потом старый жрец повернулся к Томасу и поприветствовал его. Андре заметил, что перед тем как подать руку, жрец сделал странное движение пальцами.

Позднее он узнал, что это жест, принятый у тайных приверженцев вуду, в результате императорского запрета на местные верования загнанных в подполье.

Сказав несколько слов, которые Андре не расслышал, папалои подошел к соседу Андре.

— Нам — уходить, мсье, — прошептал тот Андре.

Андре неохотно встал. Ему хотелось еще побыть среди этих людей, побольше узнать о них, убедить себя в том, что все, что он испытал, происходило наяву.

Но Томас повел его прочь, уверенно показывая путь, и они вышли на тропу, где были привязаны лошади.

— Томас, а ты слышал, что было сказано? — решился спросить Андре.

— Нет, мсье, — спокойно ответил Томас. — Не слышать ничего.

— Ты ничего не слышал? — изумился Андре. — Но как же так? Ведь когда папалои поднялся из-под одеяла, он обратился прямо ко мне!

Томас отвязывал лошадей.

— Не слышать ничего, — невозмутимо повторил он. Мужчины сели на своих лошадей и молча двинулись в путь. Под впечатлением от всего пережитого Андре не произнес больше ни слова.

Доехав до края плантации, Томас спросил:

— Мсье благословлен Дамбалла? Дамбалла поможет мсье?

— Если ты ничего не слышал, откуда ты это знаешь? — недоверчиво спросил Андре.

— Папалои сказал, Дамбалла взять вас под защиту.

— А ты не понял, что Дамбалла разговаривал со мной о том, что мы ищем? — продолжал расспрашивать Андре.

— Дамбалла говорит с сердцем избранника, мсье, — торжественно заявил Томас.

Этот ответ удовлетворил Андре. Теперь он верил, что Томас действительно ничего не слышал и дядин голос раздавался прямо у него в душе.

Но как это могло произойти? Как он, образованный англичанин, мог поверить в то, что с ним говорит умерший родственник?

Рассудок противился, не в состоянии разумно объяснить происшедшее, но в душе Андре был убежден, что он не стал жертвой гипноза или какой-нибудь странной мистификации.

Он вспомнил о девочке, которую удочерил его дядя. По словам Жака, она погибла вместе со всей семьей.

Не ее ли звали Саоной? Но если и так, Андре ничего о ней не знал и едва ли теперь можно было найти человека, который мог что-нибудь про нее сообщить.

Андре вспомнил, как давным-давно его мать рассказывала, что как огорчились Филипп де Вилларе и его жена, когда у них родился третий сын, — они так хотели девочку.

Дядя ничего не писал о приемной дочери, в этом Андре был уверен. Но ведь он вообще редко писал с тех пор, как семья брата перебралась в Англию.