Любовь и Люсия

Мог ли он, покидая спящую Франческу, ожидать столь странного приключения, которое, если рассуждать здраво, едва ли возможно?

Он не мог поверить, что в Венеции, где живут и творят сотни художников, ему посчастливилось встретить англичанина, пишущего в необычайной манере. Маркиз даже начал сомневаться в справедливости собственных суждений относительно Бернара Бомона.

«Невероятно! — повторял маркиз про себя. — И все же этот человек — гениальный художник, хотя оценить его по достоинству способны немногие».

Маркиз прекрасно понимал, что купленные им полотна смутят не одного зрителя, а самому ему не раз придется защищаться от нападок, прежде чем пройдет время и люди оценят гениальные творения. Но он знал, что наступит этот день.

В начале столетия принц Уэльский приобрел коллекцию давно вышедших из моды картин голландских мастеров и стал всеобщим посмешищем. Но прошли годы, владельцы музеев и галерей буквально дрались за голландские полотна, а король торжествовал победу над недавними критиками.

«Со мной будет так же», — говорил себе маркиз.

Он понимал, что пройдет не один год, прежде чем Бомона признают и у него появятся подражатели.

«Вот тогда-то я и посмотрю на тех, кто сейчас заявит, будто я бросаю деньги на ветер», — с удовлетворением подумал маркиз.

Когда гондола, в которой он сидел, подплыла к палаццо маркиза, слуга поспешил помочь его светлости ступить на землю.

Маркиз выпрыгнул из гондолы необычайно живо, предвкушая новый день, полный новых забот.

Он поспешно взбежал по длинной лестнице и оказался на этаже, где располагались парадные покои палаццо и его собственная спальня.

Скорее всего Франческа уже встала и вернулась к себе, но рисковать маркиз не хотел. Он отправился прямиком в столовую, где его ожидал завтрак.

Прежде чем сесть за стол, маркиз послал за своим секретарем, мистером Джонсоном и, когда тот явился, подробно проинструктировал его.

— Надеюсь, вы все поняли, — закончил свою речь маркиз. — Еда должна быть доставлена со всей наивозможной скоростью. Ждать, пока повар что-нибудь приготовит, времени нет. Постараться ему придется позже. А пока скажите, чтобы разогрел суп и поставил его в корзину с соломой. Когда управится, пусть придет ко мне, я дам ему дальнейшие указания.

— Слушаюсь, милорд.

— Пошли Августино с едой и скажи, чтобы он купил все, что мисс Бомон пожелает, — продолжал маркиз. — А потом подыщите им квартиру со студией в районе получше.

Маркиз заметил удивленный взгляд секретаря, но тот был слишком хорошо вышколен и не привык выражать свои чувства. Маркиз добавил:

— Мистер Бомон болен, поэтому нужен человек, чтобы заботиться о нем. Подыщите слугу, которому можно доверять и который справится с работой.

— Слушаюсь, милорд.

Про себя секретарь подумал, что за годы службы ему доводилось принимать от своего строгого хозяина весьма странные указания, но они ни в какое сравнение не шли с нынешними.

— Когда картины прибудут, — продолжал маркиз, — развесьте их в библиотеке.

— В таком случае придется снять уже висящие там картины, милорд.

— Я понимаю, — резко ответил маркиз. — Уберите их куда-нибудь, только осторожно, не повредите. Я хочу, чтобы купленные мною картины висели над камином — там они будут смотреться лучше всего.

Мистер Джонсон записал все в блокнот и, решив, что больше указаний не будет, направился к двери, но маркиз остановил его:

— Вели Августино сказать мисс Бомон, что я навещу ее после полудня. Да, и пусть он узнает у нее адреса, где находятся остальные картины ее отца, надо и их выкупить.

— Сколько можно заплатить за них, милорд?

— Сколько ни попросят. Не швыряйтесь деньгами, но приобретите их за любую цену.

Мистер Джонсон вновь удивился.

За все время службы у маркиза он ни разу не видел, чтобы тот, не жалеющий деньги на себя, позволял кому-либо пользоваться своей щедростью.

Торговцы картинами, маклеры, виноторговцы — да любой, кто пытался нажиться на его деньгах, полагая, что тот немного потеряет, — очень скоро разочаровывались».

Маркиз платил честно, но никогда не переплачивал, мистер Джонсон впервые получил от него карт-бланш на покупку этих картин.

Приказов больше не последовало. Маркиз приступил к завтраку, и мистер Джонсон оставил его.

Маркиз закончил завтрак гораздо позже обычного. Поэтому он не удивился, услышав по дороге в библиотеку, легкие шаги за спиной.

Он повернулся к Франческе.

Девушка была уже одета и выглядела весьма изящно.

Темные волосы, уложенные парикмахером, скрывались под модной шапочкой с изумрудно-зелеными страусовыми перьями.

В ушах венецианки красовались изумрудные сережки, и маркиз вспомнил, что обещал подарить ей к ним изумрудное ожерелье. Он был почти уверен, что Франческа уже пригласила ювелира и тот вскоре явится.

Темные глаза под накрашенными ресницами поблескивали, а алый ротик, всегда готовый к поцелуям, соблазнительно улыбался.

— Как ты мог оставить меня одну! — произнесла актриса тоном, в котором одновременно звучали и упрек, и намек на флирт.

— Ты так крепко спала, — ответил маркиз.

— Я по тебе соскучилась, — заявила Франческа, — но сейчас не могу остаться с тобой, мне надо торопиться на репетицию. Ты осчастливил меня этой ночью, вечером я буду петь прекрасно как никогда.

— Это вовсе не от меня зависит, — чуть насмешливо заметил маркиз.

Франческа провела рукой по его щеке.

— Я сделаю тебе подарок и буду петь только для тебя, — пообещала она. — А еще один подарок ты получишь позже.

Намек был прозрачен как слеза, и, когда маркиз поднес к губам ее руку, в его глазах проскользнула похотливая искорка. Он был весьма искушен в женских уловках и понимал, что она намерена получить что-то взамен. Маркиз помнил про изумрудное ожерелье, а Франческа тем более не могла о нем забыть.

— До вечера, — мягко произнесла она.

Актриса повернулась и пошла прочь, уверенная, что маркиз будет смотреть ей вслед, пока она пройдет по длинной галерее до центра палаццо, откуда начиналась лестница.

Маркиз проводил любовницу взглядом. Колышущийся подол ее модного и очень дорогого платья внезапно навеял воспоминания о бедно одетой Люсии. Когда она шла впереди, показывая дорогу, ее ноги словно вовсе не касались земли. А когда маркиз с девушкой поднимались на чердак, та взмыла по лестнице, как на крыльях. Да, конечно, она беспокоилась и одновременно радовалась тому, что он согласился пойти с ней — в этом была главная причина.