Любовь и пепел

Когда мы наконец приехали, она приготовила для нас жаркое. Встреча прошла лучше, чем я могла представить. Мы засиделись допоздна, обсуждая только что подписанный Германией договор с Советским Союзом, в котором страны условились не нападать друг на друга и не вступать ни в какие альянсы с врагами. Во время войны в Испании Сталин помогал лоялистам бороться с Франко, но теперь наступил этап, когда, похоже, все самые могущественные в мире люди решили объединиться. Скоро их будет не остановить.

Вздохнув, мама сменила тему и попросила Эрнеста рассказать о сыновьях.

— Патрику одиннадцать. Мы дали ему прозвище Мексиканский Мышонок, потому что он становится очень коричневым от загара. Патрик может прочитать две-три книги в день и просит, чтобы я написал новую и потолще, чем «Зеленые холмы Африки». — Эрнест засмеялся. — У меня не хватает духу сказать ему, что книга оказалась провальной.

— Глупости, — ответила мама. — Вряд ли ему есть до этого дело, он очень тобой гордится. А остальные?

— Джеку пятнадцать, и он большую часть времени проводит в школе-интернате. Мы зовем его Бамби практически с самого его рождения в Париже. Грегори, Гиги, почти восемь. Он — что-то особенное. Выиграл десять долларов в кости в лагере на прошлой неделе. Однажды он станет меня обеспечивать, приносить с помощью игры золото, как Мидас.

Мама выглядела встревоженной.

— Ты же не берешь его с собой играть?

— Нет, конечно. Дома он играет в парке, как привык в Марокко. Но, думаю, мне стоит брать его с собой за игральный стол. Он сможет заработать мне на пенсию.

Мама рассмеялась и произнесла:

— Марти никогда не интересовали деньги, зато ей всегда хотелось путешествовать. Однажды она выскользнула из дома и спряталась в повозке торговца льдом.

Его глаза загорелись:

— Да, я слышал эту историю, мне она нравится.

— Но я тебе не рассказала, что после этого я не могла сидеть неделю, — заметила я.

— Да, но это был единственный раз, когда ей досталось, — быстро добавила мама.

Эрнест подмигнул мне:

— Не сомневаюсь, что еще парочка случаев ей не помешала бы.

— Я тоже так считаю, — ответила я, и мы все трое засмеялись.

Когда вечер подходил к концу, у меня возникло чувство выполненного долга — Эрнест покорил мою маму без усилий. И она спрашивала о мальчиках. Это тоже хороший знак. Когда-нибудь, если все пойдет по плану, они станут ее внуками. «Она тоже должна быть в этом заинтересована», — подумала я, надеясь, что скоро все будет именно так, как я хочу.

На следующее утро я помогла Эрнесту загрузить машину, которая была и без того битком набита удочками, катушками, всевозможными снастями, ружьями, спальными мешками и флягами. За его плечом сияло яркое, как мандарин, утреннее солнце.

— Просто садись в машину, — предложил он. — Мы со всем разберемся, когда доедем.

— Не искушай меня.

Он стоял, прислонившись к «бьюику». Я подошла и прижалась к нему, обхватив руками за шею. Солнце светило, нагревая наши макушки. С верхушек деревьев доносилось стрекотание цикад, которое напоминало о конце лета. Возможно, за нами наблюдали соседи. А может быть, мама ждала меня у окна. Но все это было неважно — мне хотелось лишь находиться рядом с ним как можно дольше, остановить время.

— Если тебе станет одиноко, ты знаешь, где меня найти, — сказал Эрнест.

— Мне уже одиноко.

— Мне не хочется жить без тебя. Нужно что-то с этим делать.

— Мы уже делаем. Я просто ужасно тебя люблю, понимаешь?

— Хорошо.

От его долгого поцелуя я ощутила, как между нами пульсирует неопределенность и одновременно радость оттого, что мы нашли друг друга. Эти чувства с трудом уживались в нас. В конце концов мне ничего не оставалось, как позволить ему уехать.

Эрнест сел за руль «бьюика», подвинув коробку с инструментами и любимую удочку. Поцеловав его в последний раз через открытое окно, я наблюдала, как он удаляется, проезжая вдоль изогнувшимися над улицей деревьями, и становится все меньше, прозрачнее и бледнее, а затем и вовсе исчезает. Я простояла еще несколько секунд неподвижно, мое сердце тянулось к нему через разделяющее нас пространство.

Глава 37

Через несколько дней после того, как Эрнест и мальчики обосновались в «Л-Бар-Т», гитлеровские войска вторглись в Польшу. В мгновение ока Британия, Франция, Австралия и Новая Зеландия объявили войну Германии. В мире больше не осталось места, куда можно было бы убежать или спрятаться от этих ужасающих событий. Началась Вторая мировая война.

В Сент-Луисе мы с мамой часами просиживали у радиоприемника, не шевелясь и не говоря ни слова, одурманенные печалью и тревогой, хотя давно уже знали, что все это произойдет. Одни и те же сообщения, практически без изменений, транслировались бесконечно, но мы продолжали слушать. В гостиной стало темно. Никто из нас даже не мог встать, чтобы включить свет.

Эрнест позвонил и рассказал, что он с мальчиками тоже не может отойти от радио. Они практически не выходили из дома, сам же Эрнест спал ночью всего несколько часов, постоянно прислушиваясь к портативному радио, лежавшему рядом с его подушкой. Это уж точно не было похоже на прошлые их поездки в Вайоминг.

— Как ты думаешь, что сделает Рузвельт? — спрашивал он меня по телефону.

— Понятия не имею. Не думаю, что это уже имеет значение. У нас был шанс в ситуации с Испанией и Чехословакией. Мы ничего не сделали тогда, а теперь уже слишком поздно.

Мамин телефон представлял собой тяжелое черное чудище с трубкой, весившей не меньше фунта. Холодное и давящее ощущение в руке и щеке, казалось, на что-то мне намекало, но я не могла понять, на что именно. Я слушала дыхание Эрнеста, такое близкое и в то же время невероятно далекое.

— Меня от всего этого тошнит, — поделился он.

— Я понимаю.

Мы замолчали, и я услышала звук, который издавали провода: нечто среднее между жужжанием и сердцебиением.

— Файф возвращается из Парижа, — наконец сказал он. — Она вылетает завтра. — Эрнест понизил голос, и я поняла, что он боялся этого разговора.

Во мне забурлила ревность. Я не понимала, почему кто-то считает, что ревность зеленая, когда на самом деле она красная. Красная ярость.

— Я знала, что она не сдастся.

— А я не знал. Похоже, я совсем плохо разбираюсь в женщинах. Прости. Зайчик.

Мне нечего было ответить. Телефон внезапно показался обжигающим. Мне хотелось уронить его или бросить.

Помолчав, он продолжил:

— Я собираюсь решить эту проблему сам, просто надеялся, что она вдали от всего сделает выбор.