Любовь и слава
Шрифт:
– Мы не поедем на ранчо. Пока.
Она испуганно отдернула руку:
– Не поняла.
– Мы останемся в городе до тех пор, пока не родится ребенок, а потом уедем.
Она опять дотронулась до него, и в голосе ее послышалось облегчение.
– Ты переживаешь за меня, Тревис? Ты остаешься в городе, чтобы я была поближе к доктору. Ты такой заботливый, Тревис! Я люблю тебя.
Он вдруг повернулся и притянул ее к себе. Да, она его любит, он знал это. Она его жена. Ничего не изменилось. И никогда не изменится.
Он уложил ее рядом с собой и начал нежно ласкать ее грудь рукой.
Все
Глава 30
Было холодно. Дул ледяной, пронизывающий ветер, и Тревис дрожал, несмотря на теплую рубашку и сюртук. Он стоял на приставной лестнице и обивал досками стену первого из строящихся сараев.
Бросив беспокойный взгляд на северо-запад, он увидел, что оттуда быстро движутся серовато-черные тучи. Будет снег, чертовски много снега! Проклятая зима, думал Тревис, спускаясь с лестницы. Ему так хотелось достроить сарай до наступления холодов.
Шагнув с последней ступеньки на землю, он посмотрел на стоявших в загоне коров. Племенная порода, они стоили уйму денег, и он не собирался всю зиму держать их на улице. Этот маленький сарай, который он восстановил из старых развалин, все-таки лучше, чем ничего.
Он поднял с земли прут и погнал скот за ворота, а потом в шаткий хлев. Тучи бежали все быстрее, и слишком рано стемнело. Благополучно загнав скот под крышу, Тревис направился в дом. Ветер крепчал, и даже ему, сильному крупному мужчине, приходилось с трудом продираться вперед, преодолевая его силу.
Наконец, войдя в дом, он захлопнул дверь и закрыл ее на засов. Радуясь, что заранее запасся дровами, Тревис принялся растапливать камин. Когда с этим было покончено, оставалось только позаботиться об ужине. Правда, он был не слишком голоден. Похоже, у него уже никогда не будет аппетита.
Тревис печально смотрел на потрескивавшие языки пламени и думал о последних месяцах. Он обещал Мэрили до рождения ребенка остаться в Виргиния-Сити, но не смог сдержать своего обещания. Там, в городе, Китти была совсем рядом, и это стало для него непереносимым.
Странно, но Мэрили восприняла известие о его переезде на ранчо спокойно и без скандалов. Он объяснил, что надо все доделать до того, как появится ребенок, и она согласилась, сама оставшись в гостинице, рядом с доктором Уоткинсом. Похоже, это ее вполне устроило. Джон остался с Мэрили, как она и хотела.
Сэм понимал, какие адские мучения испытывает его друг, но сочувствия не выказывал.
– Ты ничего не можешь изменить, – говорил он, – тебе надо беречь Мэрили, черт возьми! Ты сам говорил, что никогда ее не обидишь. Постарайся забыть – ничего другого не остается.
Забыть? Тревис невесело засмеялся. Забыть, как он держал Китти в своих объятиях и ласкал ее теплое послушное тело? Забыть ее бойкий характер? Забыть Китти?
Сэм был еще в городе. Он поправился и часто мотался на рудник, к новым шахтам. Он обещал приглядывать за Мэрили… и за Китти. Но Тревис сомневался, что его друг будет много рассказывать ему про Китти.
За окнами завывал ветер, по стеклам лупили ледяные крупицы снега. В дымоход тянуло сквозняком,
отчего пламя в камине стелилось буйными рваными языками. Холодно. Черт возьми, как же холодно! Тревис встал, нашел одеяло и закутался в него.Скорее бы утро! Если не наметет больших сугробов, он поедет в город за продуктами, проведает Джона… и Мэрили. Он мысленно поклялся, что к больнице и близко не подойдет.
Он представил себе огромную территорию ранчо (это была его земля!), маленький домик и сарайчик для скота. Утром надо будет заехать к Гилберту Саксу, пусть покормит его коров, если Тревис на день-два задержится в городе. Гилберт должен быть здесь. Его жена, тоже беременная, со дня на день ожидала родов, так что далеко от дома он не уедет.
Наконец Тревис с облегчением почувствовал, что веки его тяжелеют. Он покрепче закутался в одеяло, повернулся на бок на узкой койке и стал погружаться в сладкую дремоту. Только бы ему не приснился тот же сон – фиалковые глаза, золотисто-рыжие волосы и роскошное тело, за которое можно и умереть!
Издалека до него донеслись какие-то звуки. Метель, сказал себе Тревис и накрыл голову подушкой, не желая просыпаться. Вдруг он резко сел на постели. Нет, это не метель. Кто-то зовет его. Женский голос.
– Капитан Колтрейн! Пожалуйста, впустите меня! Пожалуйста! Я замерзаю!
Он отбросил одеяло и вскочил с койки. Черт побери, что может делать женщина на улице в такой жуткий буран? Подбежав к двери, он откинул засов, и дверь распахнулась от ветра. Дрожащая женщина, вся в снегу, упала в его объятия.
Он подхватил ее на руки и отнес к камину. Когда пламя осветило золотисто-рыжие пряди ее волос, Тревис тихо охнул:
– Китти! Господи, девочка, что ты здесь делаешь?
Она взмахнула ресницами и испуганно уставилась на него синими глазами. Попытавшись вырваться, она стала отбиваться, поцарапала ему щеку и дико вскрикнула. Он еще никогда не слышал такого крика.
– Эй, ну-ка успокойся! – громко сказал Тревис и, с трудом поймав руки Китти, крепко прижал их к ее бокам. – Это я, Колтрейн. Что случилось?
Она взглянула на него с таким отчаянием, что у него заныло сердце.
– Тебе больно? Что произошло? И что, черт возьми, ты делала на улице в такую метель?
Она повернулась лицом к его обнаженной груди, и тут только Тревис вспомнил, что не одет.
– Э… – Он запнулся и судорожно сглотнул. Только бы не назвать ее Китти! – Доктор Масгрейв, – он придал голосу твердость, – если с вами что-то случилось, пожалуйста, скажите мне об этом. Хотите, я принесу вам выпить? Думаю, глоток виски вам не повредит.
– Да, – проговорила она глухим голосом, – да, да.
Отстранившись, она повернулась к нему спиной и медленно опустилась на пол.
Тревис поспешно нашел бутылку и вернулся к Китти.
– Простите, у меня нет стакана, – пробормотал он, быстро схватил брюки и оделся.
Подбросив в камин еще одно полено, он сел рядом с ней на пол и нерешительно показал на ее мокрую одежду. Поверх белого платья на ней был длинный плащ с капюшоном из синей шерсти. И плащ, и платье были сырыми.
– Может быть, вы разденетесь? А я посушу ваши вещи у камина, – предложил он.