Любовь императора: Франц Иосиф

В конце мая императорская семья вновь останавливается в новой вилле «Гермес». Ни Елизавета, ни Валерия не чувствуют себя уютно в этом жилище, снаружи строгом, а внутри отличающемся чрезмерной холодной роскошью.

Появляется и кронпринц. Внешне ничто не говорит о его болезни, но дают о себе знать некоторые разногласия с женой, и близкие, родные люди по-прежнему проходят мимо друг друга и не находят общего языка. Рудольф, естественно, тоже постоянно занимается вопросами войны и мира.

— Во время войны можно было бы снискать признание, — считает он, и тогда Валерия возражает:

— Да, но это стоит человеческих жизней, а ты рискуешь своей собственной. — Он делает пренебрежительный жест и говорит приблизительно следующее:

— Если уже успел насладиться всем, теряешь всякий интерес к жизни.

Сейчас это звучит совсем иначе, нежели в то время, когда он собирался прожить до ста лет.

Елизавету в это время беспокоит её сестра, герцогиня Алансонская, которая воспылала чувством к некоему гражданскому врачу и какое-то время даже подумывала развестись с супругом и выйти за него замуж. Императрица опасается даже, как бы сестру не объявили невменяемой, поскольку её доставили в Грац к невропатологу Урафт-Збингу, который предписал ей лечение. Но это возбуждение и нервозное состояние были скорее следствием перенесённой скарлатины, и Елизавете нет больше повода опасаться, как бы сестра не покончила с собой или её не заставили остаться в психиатрической лечебнице. Однако императрица никак не может избавиться от ощущения постоянного страха. Валерию нервируют преувеличенные заботы матери о ней. Порой это выводит её из терпения, хотя она старается не подавать вида. Существуют между матерью и дочерью и политические разногласия. Валерия смотрит на будущее Австро-Венгрии более оптимистично.

— Это старое, трухлявое дерево больно, — говорит Елизавета.

Она предвидит распад разноязычной империи и проводит эту мысль в поэзии и прозе. Иногда ей кажется, что Франц Иосиф — предпоследний император из рода Габсбургов, и она повторяет древнее предсказание, будто бы эта гордая череда наследников престола началась с Рудольфа [62] и закончится Рудольфом. Разумеется, её мрачные прогнозы относительно будущего империи вступают в противоречие с представлениями Франца Иосифа. В такие моменты она не встречает ни малейшего понимания со стороны мужа и даже считает, что с ним трудно ладить. «Я нахожу, — утверждает дочь, — да простит мне Бог подобные мысли, с ним ладить намного легче, чем с ней».

62

«...череда наследников престола началась с Рудольфа» — основатель немецкой линии германо-австрийской династии Габсбургов — король Рудольф I Габсбургский (1273—1291).

Несмотря на всю любовь к Валерии, дочь в определённом смысле ограничивает стремление императрицы к свободе, в чём она, правда, никогда не признается. Как говорила Кармен Сильва, императрице хотелось бы всё время путешествовать, путешествовать и путешествовать, а мир слишком мал и тесен, чтобы удовлетворить эти её желания в той степени, в какой она мечтает. Едва возвратившись из Геркулесбада, Елизавета в июле снова спешит уехать, на этот раз в Англию через Гамбург.

В это время господин Фриц Пахер неожиданно получает письмо с пёстрыми бразильскими марками и, к своему величайшему удивлению, обнаруживает, что это стихи, озаглавленные «Песня жёлтого домино».

Автор спрашивает, помнит ли он о давней случайной встрече на маскараде, когда она отказалась открыть ему своё лицо, и просит дать знать о себе и не заставлять ждать.

Никакого адреса на конверте нет. Фриц Пахер решает раскрыть тайну маски и сказать, что ему точно известно, кто она... Он отваживается написать свой ответ в стихотворной форме, озаглавив его «К незнакомке».

Письмо, оставленное на почте до востребования, лежит там несколько месяцев, и в конце концов Пахер лично является за своим посланием, которое так никто и не спрашивал. Приключение, которого не было, закончилось...

Елизавета тем временем в Англии, на морском курорте в Норфолке, где принимает ванны.

В конце июля она пишет мужу, что намеревается нанести визит королеве в Осборне на острове Уайт, после чего вернётся домой. Франц Иосиф, озабоченный всё более частым отсутствием супруги и опасающийся, как бы она мало-помалу совершенно не отдалилась от семьи, как успела отвыкнуть от страны, отвечает в своей обычной сердечной манере:

«Мой бесконечно любимый ангел! Твоё милое письмо сделало меня совершенно счастливым, ибо явилось ещё одним доказательством, что ты любишь меня и с удовольствием вернёшься к нам...»

На этот раз свидание Елизаветы с мужем и дочерью произошло в замке Кройт на озере Тегернзее. В тамошней церкви почти шестьдесят лет назад были обвенчаны её родители, чей брачный союз, несмотря на обилие детей, никак нельзя было признать гармоничным. Во время мессы Елизавета обратила внимание дочери на то, что перед главным алтарём над иконой крупными буквами начертано: «Прости их, Господи, ибо не ведают они, что творят».

Поистине мрачное предзнаменование при венчании!

В Кройте Елизавета читает Валерии стихи, которые написала в Англии. Дочь не может не удивиться её поэтической плодовитости и лёгкости, с которой её мать творит. Теперь не проходит и дня, чтобы она не создала нечто новое, и Валерия находит, что многое прекрасно и своеобразно, подчас, может быть, слишком своеобразно, чтобы быть по-настоящему прекрасным. Словно великую тайну Елизавета сообщает дочери, что её цель в том, чтобы эти стихи были опубликованы спустя продолжительное время после её кончины и полученные от их продажи средства пошли в пользу тех несчастных, которые в силу своих политических намерений и склонности к свободолюбию были заклеймены как преступники.

В день рождения императора в Ишле устраивают большой семейный обед, в котором принимают участие двадцать пять отпрысков герцогского дома. Среди них находится и дядя Франца Сальватора, Людвиг Сальватор, чужак среди эрцгерцогов, который постоянно живёт на Балеарских островах. Он сочиняет учёные и увлекательные труды о своей второй родине и непременно присылает их Елизавете, которую очень уважает. И эрцгерцог и императрица — необычные натуры, и поэтому понимают друг друга. Над Людвигом Сальватором потешается вся семья. Он холост и ведёт вольную жизнь. О своём внешнем виде он абсолютно не думает, обычно ходит в каком-то балахоне, у него один-единственный военный мундир. Когда он появляется при дворе, окружающие буквально сгорают от смущения. На своей яхте он создал некое коммунистическое государство в миниатюре, где царит полное равенство. Он делит с командой всё — и стол, и кров, подобно членам своего экипажа выполняет самую грязную работу на борту и одевается так же, как они. Этот высокообразованный человек приносит в жертву своим научным интересам и свою собственность, и своё положение. За обедом Франц Сальватор сидит рядом с эрцгерцогиней Валерией. Император, кажется, дал себя уговорить, он добродушно поглядывает на обоих молодых людей. 21 августа отмечают двадцатидевятилетие Рудольфа, и когда Франц Иосиф поднимает бокал за здоровье сына, Елизавета шепчет ему, что в этот же день Францу Сальватору исполняется двадцать один год. После непродолжительной заминки император, вновь поднимая бокал, добродушно-лукаво добавляет:

— А теперь за здоровье другого!

Несмотря на то, что ожидаемая помолвка дочери занимает все мысли Елизаветы, она и сейчас не в силах устоять против страсти к путешествиям, которая неизменно подчиняет её себе. Она не находит себе места, хотя в этом году уже побывала в Геркулесбаде, в Гамбурге, в Англии и Баварии. Франц Иосиф много времени проводит один. Он обижен тем, что жена больше не разделяет с ним его политические заботы, что ей совсем не по душе её представительские обязанности как императрицы, и вот опять, едва вернувшись, она снова мечтает уехать на юг, на Корфу, в вымышленный мир Гомера. У неё жажда знаний, и она с головой погружается в мир Гомера, как и во всё прочее, чем ей доводится заниматься. Консул показывает ей остров, каким она его никогда прежде не видела, можно сказать, просто глазами того поэта. После непродолжительной поездки в Албанию яхта направляется, минуя Лойкадию и мыс Сафо, к Итаке. Большой знаток старой и новой Греции, барон Александр фон Варсберг ведёт Елизавету по следам Одиссея.

Офицеры «Грейфа» с усмешкой поглядывают на этого кажущегося им странным учёного, одержимость которого «Одиссеей» должна разделять вся команда, ибо так угодно императрице. Служба нелегка, и плавание взад и вперёд вокруг Итаки на довольно старой посудине, какой является «Грейф», в самую отвратительную погоду удовольствие далеко не из приятных. Но Елизавета не задумывается над этим — она целиком в мире идей Гомера, благоговейно внимает каждому слову Варсберга, и если он называет какой-либо пункт интересным, «Грейф» непременно должен направиться туда. Первоначально Елизавета рассчитывала завершить всю поездку за две недели, но теперь так увлеклась сказочной Грецией, что намерена вернуться домой только ко дню своих именин, 19 ноября, о чём написала с Итаки своему супругу. Францу Иосифу эта новость не приносит радости, потому что в конечном счёте его разлука с женой затягивается ещё на три недели. «Но если ты полагаешь, — пишет он ей, — что это необходимо для твоего здоровья, я готов согласиться, хотя с весны мы провели в этом году вместе не более нескольких дней».

Франц Иосиф не понимает увлечения жены греческой антикой. «Не представляю, — пишет он Елизавете, — что ты делаешь так много дней в Итаке. Впрочем, главное, чтоб ты была здорова и довольна, а так оно, похоже, и есть на самом деле».

Император давно потерял терпение из-за столь долгого отсутствия Елизаветы. «Все мои мысли неизменно возвращаются к тебе, и я горестно прикидываю, сколько ещё времени отделяет нас, к сожалению, от нашей встречи... Твоё отсутствие чувствуется во всём, но в первую очередь тебя не хватает мне». Наконец император получает обстоятельное письмо Елизаветы, к которому приложены два стихотворения: Елизаветы и графини Фюрстенберг. Франц Иосиф не слишком разбирается в такого рода вещах, однако хочет показаться галантным по отношению к собственной жене: «Твои стихи я считаю выдающимися, самобытными... Опус ландграфини чрезвычайно слаб. Насколько великолепна и занимательна её проза, настолько же она слаба в стихосложении, от которого ей следует отказаться».