Любовь Казановы

Но чего бы этот неутомимый странник, этот настойчивый любовник ни искал — он всегда находит. Чего бы он ни желал — он всегда добивается. Он путешествует не из-за тоски, но из любопытства, не от скуки, но от жадности.

Он знает, что новые победы ждут его на пороге каждого нового города. Он знает, что каждая улыбка уже обещает ему обладание, что в первом признании женщина ему уже отдается. И он мог бы, создав себе сладострастный мир, изобретя воображаемую географию, переименовать все города мира и каждый из них назвать именем женщины!

Ах, этот удивительный знаток, коллекционер, которого невозможно обмануть, достаточно разборчивый, чтобы везде выбирать самое лучшее, недостаточно разборчивый, чтобы не довольствоваться этим и сохранять некоторое разочарование после своих легких побед… Вчера ее звали Лукреция, сегодня вечером — Манон, завтра это будет Беттина или Лючия. Но всякий раз красота кажется ему совершенной, любовь — исчерпывающей, ночь — прекраснейшей из всех! Если он расстается и уезжает, то это вовсе не потому, что он разочарован или утомлен, а только потому, что судьба влечет его и что ему нужно прибавить это новое личико к новому ожерелью прекрасных лиц… И, по-своему верный, он возвращался бы к ним охотно, как он возвращается случайно к Лукреции, если бы, к несчастию, его гарем не был слишком обширен и жемчужины его ожерелья не рассыпались бы по всему миру.

В данную минуту его занимает Клементина. Клементина, которую он любит в замке Святого Ангела. Клементина, которая выражается только цитатами из мифологии. Та Клементина, которая действительно подарит ему одну из прекраснейших страниц его жизни.

* * *

Замок в маленьком городке Святого Ангела огромен, насчитывает, по крайней мере, восемь веков, но не имеет никакого стиля, никакой архитектуры, которая позволила бы догадаться, в какую эпоху он построен. Стены его такой толщины, которая указывает на то, что прежние люди строили для своих прапраправнуков, чего теперь уже нет, когда все строится по английскому способу слишком непрочно… Широкие ступени каменных лестниц так стерлись от времени, что подниматься или спускаться по ним можно было только очень осторожно.

Что до потолков — то вместо них были огромные балки, а гнезда ночных птиц служили им украшениями.

Граф Амброзио, один из настоящих владельцев замка, вышел навстречу Казанове на порог, как он это сделал бы для какого-нибудь знатного и могущественного вельможи. Двери были раскрыты, обе половинки, но Казанова был слишком умен, чтобы возгордиться этим обстоятельством — это их древность мешала им запираться.

Граф Амброзио, держа свой коленкоровый колпак в руках с такой непринужденной грацией, как будто это была шитая серебром треуголка, немедленно сказал ему, что напрасно его брат посоветовал ему приехать взглянуть на их убогое житье, не подумав, конечно, о том, что в замке была Клементина. Обладатель клада, обыкновенно, сам не подозревает этого.

Граф Амброзио представил Казанову своей супруге и двум свояченицам, одна из которых была исключительной красавицей, что еще больше оттенялось ее скромностью.

Обед, предложенный графом Казанове, показался ему превосходным, если не считать ужасающего рагу. За столом их было шестеро, все были очень веселы и разговорчивы, кроме прекрасной Клементины, безмолвной, как маленький божок молчания на ониксовой камее, отделанной розами, которой украшен был перстень кавалера Казановы. Она говорила только тогда, когда вынуждена была к ответу, и при этом краснела, точно каждое произнесенное ею слово было глупостью, и она пугалась этого. Казанова однако все время старался таким образом смущать ее, так как у него не было другого средства, чтобы увидеть ее чудные глаза, иначе, чем заставляя ее отвечать ему.

Наконец Казанову отвели в его покои и оставили одного. Окна были в них завешены такими же занавесями, как в столовой. Клермон, его новый лакей, сказал ему, что он не решается открывать сундуки, так как ни в дверях, ни у комодов нет ключей, и что он не может взять на себя ответственности за багаж.

Казанова, немного смущенный этим обстоятельством, отправился на розыски графа Амброзио, и тот уверил его, что в городке Святого Ангела воров нет, а что, если бы они и были, то к нему все равно войти не посмеют.

Однако он пообещал ему добыть на завтра слесаря, который приделает к его двери ключ, не скрыв, впрочем, от него, что он один во всем доме будет снабжен такими приспособлениями для защиты от воров.

По приказанию Казановы Клермон отложил до завтра распаковку сундуков, а Казанова отправился с двумя хорошенькими свояченицами осматривать город.

Граф Амброзио остался в замке с графиней, единственным занятием которой было — давать шести-семимесячному младенцу алебастровой белизны грудь, достойную кисти Рафаэля, и по ее мнению, не способную возбудить ни в ком других чувств, кроме почтения.

Казанова очутился на улицах незнакомого городка в обществе Клементины и ее сестры Элеоноры.

Простая прогулка может многое изменить. Такая молчаливая за первой трапезой, за ужином Клементина разговорилась, и изящно, умно и тонко отвечала ему на все его обращения. Когда он упрекнул ее, что она слишком часто подливает ему вина, она ответила ему:

— Вы напрасно жалуетесь — обязанность Гебы следить за тем, чтобы кубок повелителя Богов был всегда полон.

— Так-то так, — ответил Казанова, — но вы помните, что Юпитер отставил ее от должности…

— Помню, но знаю, за что, и никогда так неудачно не упаду, как она. Уж по такой причине я не дам Ганимеду, — прибавила она с загадочной улыбкой, — занять мое место!

— Это очень благоразумно. Юпитер был неправ… И я предпочитаю принять имя Геркулеса. Довольны ли вы этим, прекрасная Геба?

— О нет, потому что он женился на ней только после ее смерти!

— И это верно. Так мне остается только стать Иолаем… потому что…

— Замолчите! Иолай был старик!..

Тон, которым она сказала это, как будто возвращал Казанове его молодость. Она не могла считать за старика того, который так озарил ее скромное уединение и к которому ее, как стольких других, уже тянула какая-то неведомая сила.

— Иолай был старик!.. — повторила она.

— Это правда. И вчера я тоже был стариком… — продолжал Казанова, — но сегодня — другое дело… Вы вернули мне мою молодость.

— Я очень счастлива этим, милый Иолай, — продолжала насмешница, забывшая недавнюю робость, — но только вспомните, что я сделала с ним, когда он покинул меня!..

— Ради неба, что вы с ним сделали? Я не помню.

— Не верю!

— Уверяю вас!

— Я отняла у него тот дар, который раньше сделала ему!

Не успела она вымолвить этих слов, как по ее прелестному личику так и разлился новый пожар — удивительное создание переходило таким образом от наивности к смелости… Применение басни о небесной Гебе в устах Клементины не только доказало, что эта необыкновенная девушка не только основательно изучила мифологию, но также и то, что у нее был точный, глубокий и правильный ум. Она ясно показала Казанове, что она не только хотела удивить его, но и понравиться ему. Он был взволнован и не мог сомневаться в том, что она увлеклась им.