Любовь на коротком поводке

— Порыв души, такой ответ принимается? Скрепление дружеского союза. Ты за каждый поцелуй будешь меня за дверь выставлять?

Я чуть не поперхнулась.

— А что, еще благодарности будут? По какому теперь поводу? Я больше ничего покупать тебе не собираюсь. Кредитка на столе, как и договаривались…

— А вот все это? — он чуть ли не обвел Агату на поводке вокруг себя, как в танце. — Что со всем этим я должен делать? То есть это я должен самостоятельно все разгребать?

Я лишь подняла брови — и даже не недоуменно, а больше вопросительно: ну, ну, развивайте мыслю далее, господин Лефлер…

— Я рассчитываю вернуться сюда после ужина и… навести порядок.

— Удачи! — вскинула я голову еще сильнее. — Там ко всему прилагается инструкция.

— Вот так даже…

Не отпуская поводка, он подхватил меня — даже не знаю за какие места, но я оказалась над ним, но не под самым потолком: в холле и на стремянке до люстры не дотянешься.

— Мила, ну… Мы же помирились. Заварила кашу и в кусты… Нечестно.

— Я?

Господи, у меня затекло все тело — и ноги, которые хотелось поджать, потому что Агата за лаем могла откусить мне случайно пятки, но прижиматься к Олегу еще больше не хотелось. Или хотелось… Но это уже вопрос десятый. Перед ним нужно получить ответ на все остальные, первостепенной важности.

— Ты все это купила, не я… Мне завтра снова в пять утра вставать. Когда я должен все это разгребать? Либо нанимай рабсилу, либо будь ей сама… Ну чего смотришь? В чем, скажи, я не прав?

— В том, что ты мне не хозяин. И этой собаки ты не хозяин. Отпусти ее. И меня…

— Не хочу… Ни ее, ни тебя…

— Это я уже поняла… — сказала и только потом поняла, что перебила.

— Отпускать, — закончил Олег и, наклонившись к моей груди, провел волосами по моему подбородку, точно мягкой кисточкой для пудры. Хорошо б, с меня ничего не посыпалось ненароком и не полилось от этой дурацкой близости. — Можно сделать признание?

Если кивну, я только припечатаю его к груди. А он разве спрашивает разрешения?

— Я сегодня послал всех на три буквы. Вот прямым текстом, — бубнил он мне в грудь. — У меня босс однажды так сделал, но не подчиненных послал, а начальство, и его тут же уволили, хотя он был классным спецом. Но личное ни в коем случае нельзя переносить на работу. У него был очень тяжелый развод: сначала он тихо в стрелялки на рабочем месте играл, а потом начал говорить всем в лицо все, что думает… Я тогда подумал: приятель, ты офигел? Держи четкие границы личного и служебного. Сегодня я его понял… Иногда никак. Тебе не стыдно?

— За что? — сумела выдавить я, не отбив барабанную дробь по его макушке.

— За кашу… Накормила бы ты меня кашей, я бы остался в конторе белым и пушистым. А теперь я такой же, как все… А я не люблю быть таким, как все. Я особенный… Даже собака это понимает, радуется мне, а ты нет.

— Что ты от меня ждешь? — прохрипела я против воли.

— Добрососедских отношений.

Вот ты ж, Ёшкин кот!

Глава 31 “Звенья мужской логики”

— А что ты подразумеваешь под добрососедскими отношениями? — почти коснулась я вопросом любопытного носа чужого соседа.

— То и подразумеваю, — И вот наши носы встретились. — Я хочу открыто смотреть в глаза твоему брату, поэтому больше тебя не поцелую, хотя мне очень хочется это сделать. И я не собираюсь это скрывать…

И он резко отпустил меня — точно бросил, и я едва не оступилась: меня спас поводок, врезавшись в спину, точно ремень безопасности. Но какая безопасность может существовать в объятиях господина Лефлера — только лишь та, которая защищает дурь от здравого смысла.

Голова кружилась, точно после выпитой залпом бутылки вина. На практике не проверено, но в теории именно так должно колбасить забулдыгу: у меня еще никогда настолько не ехала голова… И пол — под ногами, спутанными поводком. Один шаг Агаты и я лягу Олегу на грудь, но он присел подле меня, боднул слюнявую собачью морду бараньим лбом и перекинул поводок в свободную руку, а потом будто специально поднялся вверх, чуть ли не чертя траекторию своего хаотического движения носом вдоль всего моего раздружившегося со мной тела.

— А причем тут мой брат? — выдал не мой уже голос, а лучше бы мне оставаться сейчас действительно немой.

— Будь у меня сестра, — Олег прикрыл ладонью мое пылающее ухо, — я не хотел бы, чтобы она крутила недельные романы со всякими идиотами, вроде меня.

— И почему это ты идиот? — вылетел из меня новый идиотский вопрос.

— Я имел в виду другое слово… — ухмыльнулся Олег. — Но свою дневную норму мата я перевыполнил, забыла? А я помню про рассольник и не хочу лишиться ещё и его. Пойдем? А то Агата свяжет нас вместе и все — пиши пропало. Или не боишься?

— Чего?

Это не два барана столкнулись лбами, это два осла… Ну, глупая ослица тут точно имеется, и к бабке ходить не надо. К бабке точно не надо, а вот к тетке Лоле пора бы уже наконец свалить…

— Что не захочешь уезжать к маме…

Я рванулась назад, не нащупав ни спиной, ни ногами поводка, зато быстро почувствовала крепкие руки.

— Знаешь что, Олег?

Пока мозги еще на месте, нужно запустить их на всю катушку и палить из всех орудий. Может, когда все ружья выстрелят и моноспектакль господина Лефлера закончится бурными овациями или побегом единственного зрителя домой. Ну, в буфет… Хотя артист должен быть голодным. Но это профессиональный, одаренный, а не серая посредственность. Не понимаю, зачем мужики носят серые костюмы. Ведь у него и пиджак серый должен быть, не только брюки…

— Ни брат, ни мать не имеют никакого отношения к моей личной жизни. Как, впрочем, и ты, извини. А к матери я так и так не хочу возвращаться, но придется. Это было ещё одно «за», чтобы сидеть с собакой: дать матери от меня отдохнуть, чтобы каждое утро мне не выносили мозг за то, что я занимаю свою законную жилплощадь. Я ее реально раздражаю своим присутствием в доме и первое в повестке моей жизни — свалить от неё. Надеюсь, откровенности достаточно, чтобы ты начал разговаривать со мной нормальным языком. Если, конечно, ты вообще умеешь разговаривать с женщинами.