Любовь на острове чертей

Гевер не был ни святым, ни особо праведным, но элементарные правила кашрута [32] он соблюдал и поэтому никогда не ел у незнакомых людей, даже если они были ему симпатичны. Кроме того, он подозревал, что за сотни лет полной изоляции островитяне могли подзабыть или перепутать законы, и поэтому выбрал наименее опасные, с точки зрения кашрута, продукты.

— Вот вы-то и научите нас Талмуду! — радостно восклицал «раввин». — Как прекрасны шатры твои, Яаков, словно венок спелых колосьев, будто овцы на холмах Башанских!

32

Кашрут — дозволенность или пригодность с точки зрения еврейского закона. Распространяется не только на правила приготовления пищи, но и на широкий круг юридических и ритуальных проблем.

— Талмуд — это не просто, — ответил Гевер, слегка удивленный вольным цитированием [33] , — его начинают учить с самого детства.

— Ну, — перебил его «раввин», — если дети в состоянии понять, неужели мы не разберемся!

Он подмигнул сотрапезникам, и те ответили ему довольными улыбками и смехом.

— Давайте, проверим, — не согласился Гевер. — Я задам вам три загадки, посмотрим, сможете ли вы на них ответить.

«Раввин» согласно кивнул головой.

33

«Раввин» процитировал несколько разных отрывков из Танаха, говорящих о совершенно разных понятиях, превратив их в одно целое.

— Двое упали в печную трубу, — начал Гевер. — Один испачкался, а другой нет. Кто пойдет мыться?

— Что ж тут непонятного? — удивился «раввин». — Грязный пойдет, а чистый останется.

— Неправильно, — ответил Гевер, — в свою очередь, дивясь недогадливости «раввина». — Грязный посмотрит на чистого, и решит, что он тоже чистый. А чистый посмотрит на грязного и пойдет мыться.

— Умно, — согласился «раввин» крутя бороду. — Задавайте второй вопрос.

— Двое упали в печную трубу. Один испачкался, а другой нет. Кто пойдет мыться?

— Как это, кто? — вытаращил глаза «раввин». — Решили ведь, что чистый пойдет.

— А вот и нет. Грязный посмотрит на чистого и решит, что он тоже чистый. А чистый увидит грязного, пойдет к зеркалу и убедится, что он не испачкался. В итоге оба не станут мыться.

— Гм, — хмыкнул «раввин». — Это и называется Талмуд?

— Это лишь вступление. Но мы не закончили.

— Да, да… Задавайте последний вопрос.

— Двое упали в печную трубу. Один испачкался, а другой нет. Кто пойдет мыться?

— Никто не пойдет! — рассержено буркнул «раввин». — Другого ответа быть не может.

— Почему не может!? — улыбнулся Гевер. — Где это вы видели, чтобы два человека упали в печную трубу, и один перепачкался, а второй нет. Так не бывает. А значит, все рассуждения придется повторить сначала. Вот с этого и начинается Талмуд.

Оглядев вытянувшиеся физиономии присутствующих, Гевер предложил:

— А зачем вам Талмуд? Наизусть я его не помню, а книг у вас нет. Давайте начнем с Пятикнижия с комментарием Раши, рабейну Шломо Ицхаки. Вы знаете, кто такой Раши [34] ?

34

Раши (акроним словосочетания рабби Шломо Ицхаки; Шломо бен Ицхак; 1040, Труа, — 1105, там же), крупнейший средневековый комментатор Талмуда и один из видных комментаторов Библии; духовный вождь еврейства Северной Франции.

«Раввин» отрицательно покачал головой.

— Действительно, — улыбнулся Гевер, — откуда вам его знать, Раши ведь жил во Франции, в одиннадцатом веке.

— Это неважно, где он жил и когда, — сказал «раввин». — Давайте начнем учиться!

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

С этого момента жизнь Гевера на острове протекала следующим образом: с самого утра, после молитвы он давал урок по недельной главе «раввину» и всем присутствующим в Доме собрания. Затем приходили жители ближайшего поселка, и Гевер повторял урок для них. После завтрака его уже ждали мужчины из более отдаленной деревни, а к обеду поспевали обитатели противоположного конца острова.

Такой образ жизни Гевера вполне устраивал, раздражало лишь одно: каждый ученик просил надеть тфиллин, и делал это с такими гримасами восторга, топотом и повизгиванием, что Геверу становилось не по себе. Нет, он, конечно, понимал радость еврейской души, получившей, наконец-то, возможность исполнить столь важную заповедь, но способы выражения этой радости приводили его в замешательство.

«Раввин» приходил накладывать тфиллин утром и на закате. И хоть твердил ему Гевер, что тот, кто добавляет — уменьшает, «раввин» оставался при своем мнении.

— Для меня тфиллин, — говорил он, жадно наматывая ремешки, — деликатес, изысканное лакомство. Хочу насладиться им полной мерой.

Через месяц «раввин» пригласил Гевера к себе в дом на субботнюю трапезу. Субботняя служба проходила необычайно быстро, возможно оттого, что Тору не читали, ведь свитка в синагоге не было, а молитвы были несколько иными, чем те, к которым привык Гевер. Ничего удивительного в этом он не усматривал, ведь островитяне очень давно оторвались от еврейского народа.

Молились островитяне по памяти, и только у кантора, торжественно выводившего свою мелодию, была книга. Но заглянуть в нее, по непонятной причине, Геверу не давали. Во время молитвы кантор прикрывал ее полами таллита, а сразу по окончании запирал в шкаф. На просьбу посмотреть, что написано в молитвеннике, «раввин» отказал, туманно ссылаясь на разные законы, обычаи и порядки. Гевер не решился настаивать: не хотят, ну и ладно, хотя, честно говоря, любопытство разбирало, как же молятся потомки десяти исчезнувших колен?

В доме «раввина», за столом, уставленным всевозможной снедью, чинно восседала большая семья. Гевера представили всем по очереди. Когда процедура закончилась, ему указали место рядом с хозяином дома. Но не успел он сесть, как дверь отворилась, и в комнату вошла девушка. Гевер взглянул на нее, и замер. Такой дивной, невозможной красоты он и представить себе не мог.

— Это моя дочь, Махлат, — произнес «раввин». — Да садитесь, садитесь, неужели она так напоминает Сдом и Амору, что вы превратились в столб?

— Она прекрасна, — едва смог вымолвить Гевер, опускаясь на скамью. — Я в своей жизни еще не встречал такой красавицы.

— Хм, — кашлянул «раввин». — Ну, коль вы так считаете, женитесь на ней. Для меня будет честью породниться с великим знатоком Торы.

— Но я женат. На Кубе меня ждет семья.

— Эхо-эх! — вздохнул «раввин». — Где она, эта Куба? Боюсь, что вам ее больше не увидеть. Да и чем плохо у нас, вас уважают, вся ваша жизнь посвящена Торе, осталось только жениться и создать семью. Махлат, ты согласна выйти замуж за нашего гостя-мудреца?