Любовь на выселках у Бога

…Однако, как говорит русская пословица, призывающая не вспоминать прошлые обиды, ссоры и недоразумения (согласитесь, грехопадение – это сущее недоразумение!): «Кто старое помянет, тому глаз вон». Поэтому оставим в покое райские домыслы и продолжим следовать за Адамом и Евой. Ведь они прошли немалый путь в поисках доброго ночлега. А вот и они! На склоне горы возле ручья видите две крошечные точки? Да-да, это они. Присели передохнуть и о чём-то разговаривают.

– Ева, – произнёс Адам, с трудом формулируя первые самостоятельные мысли, – нет худа без добра. Я привык всегда и повсюду видеть Бога. Теперь Он далеко. Но есть ты, и для меня это сейчас главное.

Он подсел к Еве и вложил её девичьи ладони в свою широкую глинистую ладонь. Два любящих сердца, томясь взаимным ожиданием друг друга, вспыхнули, как загоревшиеся друг от друга спички.

– Ева!

Неизъяснимое блаженство объяло мускулистое тело Адама. Внезапное ощущение света потеснило тягостное чувство духовного одиночества, не покидавшее первого человека во все дни его земного присутствия…

Диптих «Соринки»

Что тут скажешь?

Ссора вспыхнула внезапно. Минуту назад они любовно смотрели друг на друга и рассуждали о достоинствах взаимопонимания. Потом кто-то, кажется, он зацепился взглядом за неприбранный пустяк. С губ слетело раздражение, мгновенное, как исчезающий в «иллюминаторе звездолёта космический мусор». Она с улыбкой ответила, но потом (видимо, взглянув в иллюминатор) сдвинула брови и удивилась, с какой лёгкостью он готов нанести обиду любимому человеку. А он, увлечённый любовным разговором, не заметил перемену в настроении супруги и повторил свою претензию, надеясь на её житейское здравомыслие. Конечно, всё могло закончиться любовно и без потерь. Но! «Аннушка уже разлила масло» – первые крохотные сгустки недоброжелательства уже отделились от общей интонации разговора и разлетелись по комнате как вестники предстоящей ссоры. Странно. Как же любовь и её многолетние скрепы? Почему она не воспротивилась недоброму развитию событий и позволила корпускулам ссоры превратить её в безвольную жертву? Какая беспечность! Ведь известно: свято место пусто не бывает.

Увы, дальше случилось то, что случилось. Примчался лукавый бес. Облизываясь, как кот на сметану, он тотчас переступил порог миролюбия и впрыснул свой адский катализатор в диалог двух любящих людей. «Адова химия» сработала мгновенно. Женщина в ужасе обхватила руками голову и закричала: «Да как ты смеешь?!» Мужчина неестественно вздрогнул, вжал пальцы в ладони и молча вышел из комнаты. «Бла-бла-бла!» – балагурил вслед бес, хмелея от внушительной порции горького адреналина.

Мужчина сбежал по лестнице и распахнул дверь кабинета, пытаясь отключить ум от возмущения сердца. Так в крепость противника врывается смертельно раненный знаменосец и падает к ногам побеждённых. А потом… Потом ему стало жалко себя. Двадцать лет семейных ссор и взаимных несогласий! Сколько душевных сил и здоровья унесли эти бессмысленные распри! Ведь по прошествии нескольких дней они снова любили друг друга и клялись никогда более не тревожить собственное счастье…

А потом он подумал: «Да, я в печали. Но если бы сейчас меня порвал медведь, было бы гораздо хуже!» Вспомнилась история, случившаяся на Камчатке пять лет назад. В памяти пронеслись страшные мгновения – огромная клыкастая морда зверя зависла над ним, как дамоклов меч на волоске, готовом вот-вот порваться… Уже потом в палатке, перевязанный поперёк разодранной в клочья окровавленной штормовкой, он медленно приходил в себя и в ожидании фельдшера осмысливал случившееся. А сейчас-то что? Кошечка фыркнула, да коготком царапнула – экая невидаль! Стало смешно. Он поднялся с дивана и подошёл к двери. С минуту стоял, шестым волчьим чутьём рассекая тёмное пространство ссоры. Затем решительно открыл дверь, по лестнице поднялся на второй этаж и направился в комнату, где произошла ссора. Дверь «сама» приоткрылась ему навстречу. В образовавшуюся щель нырнула испуганная женская головка. Растрёпанные во время ссоры волосы были аккуратно прибраны, вместо кухонного халата на женщине сверкало вечернее платье (его подарок к недавнему юбилею свадьбы). Промачивая платочком бегущие по лицу слезинки, она что-то заговорила голосом, полным нежности и тепла…

Не вслушиваясь в слова, он бросился к ногам любимой и стал горячо целовать её ладони, руки, оборки платья… Ну что тут скажешь?

Ссора

«Нехорошо, как нехорошо!..» – повторял он, теряя последний рубеж самообладания. Рубеж, за которым ещё можно было отсидеться и уберечь себя от нечаянной вспышки негодования. Он в растерянности оглянулся. Его славные редуты, некогда стройные и сверкавшие на солнце длинными изящными стволами орудий, превратились в беспорядочную массу поверженных достоинств. И тогда (да-да, он хорошо помнит, это произошло именно тогда) его последний оставшийся в живых трубач поднялся под градом словесных пуль и протрубил смертельный сбор. Бессмысленный и беспощадный одновременно…

«Как хорошо! Никого нет рядом, не надо обмениваться словами, не надо тратить силы на пустую болтовню умов. Можно просто лежать, смотреть в небо и пересчитывать облака. И ни о чём, совершенно ни о чём не думать…» Он попробовал перевернуться со спины на бок. Не получилось.

«Что произошло? Почему надо мной так много неба? И ещё какой-то мёртвый запах? А где Маша?» Ему вспомнилось, как оба они, перепачканные с ног до головы липкой крикливой грязью, метались по дому. Как падали и разбивались их любимые предметы и понятия. И ещё: две ветхие интеллигентные кожицы валялись в ногах, разорванные шпильками, шпорами и каблуками. Они были почти не видны под грудой осколков свадебного сервиза и каких-то предметов, нажитых за тридцать лет совместной жизни.

«Боже мой, неужели мы с Машей опять поссорились?.. – в его голове мелькнула мысль о случившемся. – Но при чём тут Маша? Да, она была не права, по-женски эгоистична, ну и что? Вопрос в другом: зачем я отдал на откуп обиженному самолюбию мои красавцы-редуты? Почему позволил „адамову ребру“ стать палкой, вернее нунчаком, и снести первым же ударом добрую половину моих полушарий?!»

Его рассуждения прервал крупный солоноватый дождь. Он промыл глазницы, и тотчас над озером смуты просияла разноцветная радуга. «Как хорошо!..» – шептал он, наблюдая над водой маленькую крылатую фигурку. Она парила далеко и в деталях была неразличима. Но он знал, знал наверняка – это Маша!

Что ж, как говорится: «Милые ругаются – только тешатся!» Тешатся? Э-э, нет! Не тешатся они, скорее, адово отродье тешат. И хотя добро всегда побеждает зло, искусанный победитель порой пугливым становится. Будем помнить об этом.

Настенька

Жили-были дед Никифор да бабка Лукерья. И была у них… Нет, не была. Привёз сын Степан из города дочурку Настеньку на летние каникулы в родовой пятистенок! Настя, девочка городская, шести с половиною лет, поначалу дулась на отца, а прародителей и вовсе чуралась. Чуть что – крик, слёзы. А Степан улыбается, как не слышит. Дня не прошло – стал он в обратный путь собираться. «Пора мне, – говорит, – дел в городе, сам знаешь, отец, невпроворот. Не то, что здесь. Здесь лепота! Настюха пусть с вами поживёт, на молочке посвежеет!» Сказал, сел в машину – только его и видели.

Остались Никифор, Лукерья и Настенька втроём. Бабка внучке и молочко поднесёт, и яичко сварит – всё одно, не ест девчонка ничего, только в окошко глядит да слёзки вытирает. Дед смотрит с печи и хмурится: «Угомонись, Лукерья! Проголодается, сговорчивей станет». А бабка Настеньке улыбается, говорить с ней пробует, потом выпорхнет в сени, сядет на лавку и плачет от обиды и смущения. Так прошёл весь следующий день. Наступил вечер.

– Хочу смотреть телевизор! – заявила Настенька, нарушив сопливое молчание.

– Ох, беда-то! – всплеснула руками бабка. – Нету, милая, у нас этого телевизора. Был один да поломался давно. Антенна с крыши упала ещё прошлой весной, буря была…

Старуха хотела рассказать внучке про то, каким он был этот телевизор, как в дом попал по случаю окончания посевной. И то, как отличился её Никифор с бригадой – сам председатель подарил им этот телевизор! А ещё о том, как полдеревни собиралось по вечерам в их пяти стенах, толклись, курили и смотрели по очереди в экран. Тогда же Гагарин полетел в открытый космос, а когда вернулся, шёл по красной дорожке. И сам Хрущёв встретил его и обнял, как сына. Оба они стояли и плакали, а может, это только казалось, уж больно в избе накурено было.