Любовь не игрушка
Шрифт:
— Кто бы вы ни были, надеюсь, у вас есть веский повод звонить среди ночи! — прорычал он.
В трубке раздался знакомый голос. Хоуп, личный адвокат Фагерста, был не из тех людей, кто рискнет разбудить высокопоставленного клиента ради пустяка. Сменив гнев на милость, Мартин присел на край кровати.
— Боюсь, у нас проблема, мистер Фагерст…
По мере того как Мартин слушал, лицо его мрачнело все больше.
— Кэрол подает на меня в суд за нарушение брачного обещания? Она что, спятила? Да ее просто засмеют! Что вы имеете в виду? Грозится опубликовать свою исповедь в «Светских новостях», если я не пойду ей навстречу?
Снова заговорил Хоуп. Да, Кэрол утверждает, что Фагерст связал себя определенными обязательствами: обещал жениться на ней, он первый и единственный мужчина, с которым она была близка со времени развода.
Мартин вцепился в телефонный шнур.
— Хорошо! — резко бросил он, вставая на ноги и скидывая халат. — Вот что я от вас потребую. — Глава «Фагерст импайр» четко и ясно изложил инструкции. Робкие возражения адвоката он отмел решительно и сразу. — А я почем знаю, с кем связаться? Вы светило юриспруденции, Хоуп, поэтому я и поручаю вам свои дела, верно? Извольте добыть информацию к завтрашнему дню. Именно так. К завтрашнему! Увидимся в Лос-Анджелесе.
Сам Мартин тоже не собирался сидеть сложа руки. Он позвонил Якобу по внутреннему телефону, вызвал пилота с побережья, а затем заколебался. Надо ли будить Глэдис и сообщать о своем отъезде? Черт подери, лучше не рисковать! Сейчас не время объяснять жене, что мстительная любовница пытается затеять скандал и обещает выступить с разоблачением в телешоу, выставляя себя в амплуа покинутой страдалицы, а Глэдис — в роли расчетливой авантюристки.
С Глэдис поговорит Якоб. Пусть сообщит, что босса вызвали в Штаты по срочному делу. Конечно, Глэдис не обрадуется, но ведь его отсутствие продлится очень недолго! День. Два от силы. А потом он вернется на Стервик, обнимет жену, и скажет, что любит ее и готов молиться всем богам, чтобы услышать от нее то же самое. А если Глэдис ответит «нет»… Ну что ж, он заставит ее полюбить себя, он станет целовать ее до тех пор, пока все воспоминания о мерзком Кевине Ханте не сотрутся в ее памяти, и тогда они вместе начнут жизнь сначала…
Но уехать, не взглянув на жену, он не мог. В доме царила тишина, в спальне Глэдис было темно. Мартин открыл дверь и неслышно вошел. При свете, тонкой полоской льющейся из коридора, он увидел: положив ладонь под щеку, Глэдис мирно спала.
Прелестная, любимая, желанная!
— Родная моя! — прошептал Мартин.
Он наклонился и поцеловал жену в губы. Спящая зашевелилась и тихонько вздохнула. Как трудно было удержаться и не прилечь рядом, не заключить ее в объятия!
Стиснув зубы, Мартин Фагерст вышел из спальни жены и тихонько притворил за собою дверь.
12
Глэдис открыла глаза. За окном дрожали золотые рассветные лучи. На грани реальности и сна задержалось воспоминание, эфемерное, словно облачко. Ей пригрезилось или Мартин в самом деле ночью вошел к ней в спальню, поцеловал ее, назвал своей родной?
Воспоминание казалось таким отчетливым… Только как ему верить? Они с Мартином поссорились… Она едва не залепила мужу пощечину, а затем ткнула носом в грязную историю с Кевином.
Что с ней происходит? Единственный человек, которого она любит, — которого она когда-либо любила, — это Мартин.
Она
вскочила, поспешно оделась и, даже не взглянув в зеркало, метнулась к порогу. Одна-единственная мысль владела ею: необходимо любой ценой исправить ошибку прошлой ночи. Мартин ее не любит, пока что не любит, но она ему дорога, и это видно. Во всяком случае, была дорога до тех пор, пока сама не устроила эту безобразную сцену.Ну что ж, есть только один способ уладить недоразумение. Надо сказать Мартину правду. Черт с ней, с гордостью! Признаваться в любви человеку, который не отвечает взаимностью, горько и больно, но она пройдет через это. Она найдет его и скажет, что Кевин никогда для нее ничего не значил, равно как и все прочие. Для нее существует только он, Мартин!
В спальне мужа не оказалось. Впрочем, стоит ли удивляться? Уже довольно поздно, девятый час, и зачем бы ему сегодня задерживаться в постели? Головка Глэдис не покоилась на его плече, рука не обнимала спящую за плечи; он не прошептал ей на ухо: «Доброе утро!», и она не улыбнулась ему в ответ — томно и многозначительно.
Мартина не оказалось и в кухне, где по утрам он обычно пил кофе с Якобом, обсуждая план работ на ближайший день. Зато на террасе Хильда поливала герани и фуксии в напольных вазонах.
— Доброе утро, мадам!
Глэдис улыбнулась, всей грудью вдыхая свежий утренний воздух.
— Доброе утро, Хильда. Ты не знаешь, где мистер Фагерст?
— Мадам?
— Мой муж, — пояснила Глэдис. — Ты не знаешь, где… — Молодая женщина вздохнула, улыбнулась и покачала головой. — Ладно, пустяки. Сама его отыщу.
Но ожидания Глэдис не оправдались. Она побывала в амбарах, и у стены, и у злополучного валуна: все тщетно!
— Доброе утро!
Это был Якоб. Он подошел сзади бесшумно как тень.
— Доброе утро, — неуверенно отозвалась Глэдис. — Якоб, вы не знаете, где мистер Фагерст?
Кустистые брови старика вопросительно поползли вверх.
— Я ищу Мартина. Мартина! — повторила она, показывая на платиновое обручальное колечко на левой руке. — Моего мужа.
— А, Мартина. Я понимаю.
— Так вы все-таки говорите по-английски?
— Немного.
— Мадам?
— Якоб. Где он?
Старик откашлялся.
— Он покинул остров, мадам.
— Уехал? В Стокгольм?
— В Лос-Анджелес.
Глэдис удивленно распахнула глаза.
— Что вы хотите сказать, в… Нет, Якоб, вы ошиблись. Он бы не уехал в Америку без меня.
— Он отбыл в Лос-Анджелес, мадам. Бизнес.
— Бизнес, — повторила молодая женщина, и вдруг из глаз ее хлынули слезы.
— Мадам, плакать не надо, пожалуйста, — растерянно попросил старик.
— Это я во всем виновата, — прошептала Глэдис. — Во всем моя вина. Мы поссорились, я его сильно обидела, и… Я никогда ему не говорила… Он не знает, насколько я…
Она опустилась на скамью и закрыла лицо руками. Якоб стоял рядом, глядя на нее. Что-то подобное он пережил много лет назад, когда ягненок запутался в колючей проволоке: собственная беспомощность сводила его с ума.
Старик запустил руку в карман, извлек на свет громадный белый платок и вручил его женщине.
— Мадам, все будет хорошо, — объявил он. — Вот увидите!
— Нет! — Глэдис вытерла слезы и поднялась на ноги. — Нет, не будет. Вы ничего не понимаете, Якоб. Я солгала Мартину. Наговорила таких жестоких вещей…