Любовь Носорога

— Завтра жду вас на пятнадцатом. Покажу фронт работ.

— Но мне надо еще завершить…

— Не надо. Все за вас завершат с Пуз… Кхм… С Максимом Юрьевичем.

Я поняла, что помощи от него ждать не стоит, мельком подумала, что зря я вообще вылезла, зря согласилась, дура, вот дура…

И пошла следом за Носорогом, уже забравшимся внутрь машины и, само собой, не озаботившимся открыть мне дверь. Как собачонка на привязи, да.

Я залезла в джип, для чего пришлось поддернуть узкую юбку, пристегнулась демонстративно. Паша, наблюдавший за моими действиями спокойно и дружелюбно даже, если не считать совершенно по-звериному сверкнувших зрачков (или это блик от навороченной панели машины?), шевельнул пальцем, и двери заблокировались.

И вот тут-то вся моя напускная бравада исчезла. Но я выдохнула, стараясь делать это незаметнее, погасила в себе неуместное желание, начать дергать ручку двери, и даже умудрилась с вызовом кинуть взгляд на водителя.

Он какое-то время смотрел на меня молча, затем повернулся и включил зажигание. Машина тронулась, я вцепилась в папку с документами и смотрела строго перед собой, сжавшись. Словно, ожидая чего-то. И не понимая, как ожидая? Со страхом, или со странным, теребящим сердце волнением?

Примерно половину дороги до города мы ехали в молчании. Он рулил, я выдыхала. Успокаивалась. Уговаривала себя, что ничего такого. Что он просто довезет. Что у меня еще куча работы. И вообще… Носорог проклятый, толстокожий. Как он может… Едет, такой спокойный, когда я тут от страха умираю. От страха? Реально, Полина, от страха? Самой-то не смешно? Или скажешь, что не думала о нем эту неделю? Или — а давай-ка пойдем чуть дальше — не ждала? Что приедет? Или позвонит? Или вызовет? Не… Хотела?

Так что получается: и в самом деле, цену себе набивала этим уходом? Показывала, что не такая? Или… Хотела, чтоб побегал? А ты, оказывается, такая же, как и все, Полина. Как и все эти твои подружки бывшие, которые любили мужчин лицом по асфальту возить… Своего добиваясь. Только здесь у тебя прокол мощный. Носорога не повозишь по асфальту. Рог помешает.

Это ты, скорее, проедешься пятой точкой по какой-нибудь твердой поверхности, если дурить будешь. И о чем ты только, Полина, думала, когда вообще на это все соглашалась? И как ты умудряешься, вроде стараясь выбраться, с каждым разом увязать все сильнее и сильнее?

Хотела спокойно жить, чтоб никто не беспокоил, спокойно со своими проблемами разбираться.

Попалась на глаза одной ходячей проблеме. Огромной такой.

Попыталась быть тише воды, ниже травы. Чтоб не тронул.

И угодила к нему в постель.

Попыталась вывернуться, отказаться, написала заявление, чтоб уже окончательно.

И оказалась в его кабинете на диване с раздвинутыми ногами, окончательно потеряв к себе всякое уважение…

Дальше — больше…

И сейчас. Сейчас ты тоже теряешь все, Полина. Себя теряешь. Опять. Опять! А он едет, рулит себе и даже не разговаривает с тобой, не считает нужным. Зачем ему с тобой говорить? Кто ты такая?

Смотрит перед собой. Спокойно, сосредоточенно. И руки его на руле сильные, жилистые, черным волосом поросшие, и там, выше, под подкатанным рукавом, начинается татуировка, обычная, бойцовская, осталивший зубы тигр в сполохах пламени. А на спине — Носорог. Огромный, бегущий на тебя, раздувающий мощные ноздри и сверлящий черными страшными глазами.

И, когда он двигается, потягивается, Носорог на его спине тоже двигается. И словно смотрит. В душу заглядывает. Как его хозяин. Тот, кто подчинил в себе зверя. Угомонил в себе, огромного и неустрашимого. Внезапно подумалось, что хотела бы я посмотреть на его бой. Наверно, только так в полной красе можно было бы оценить, почему его так прозвали.

Если он все делает вот так вот, с напором, агрессией, мощью… То понятно, почему добился всего. Не устоять перед ним потому что.

И ты, Полина, это на себе испытала по полной программе.

Проехался по тебе Носорог, одним движением жизнь разрушил.

Все сломал, до основания развалил. И не заметил этого даже. Что ему твоя жизнь? Так, игрушка. Играет он тобой, а тебе сладко. Тебе горячо. Тебе хочется, чтоб не останавливался. И это ужасно.

Я смотрела на него, молчаливого, такого спокойного внешне, нервно оправляла юбку, словно защищалась. И вспоминала, не желая этого совершенно, как он задирал на мне эту же самую юбку у себя в кабинете, легко, быстро, как ноги раздвигал, нависал надо мной, лишая дыхания. Смотрел на меня, черными своими внимательными глазами, и жарко мне было, душно. Воздуха хотелось. А не было воздуха. Только он. Его напор, его жадность, его желание. Парадоксальным образом заражавшее и меня, мое тело глупое, которому так понравилось то, что с ним делали эти руки и эти губы. Я помнила, как страшно было. И как хотелось. До боли. До слез. До сумасшествия. А он знал. Все понимал прекрасно. И, когда он дотронулся до меня тогда губами, неизвестно, кто испытал большее удовольствие. Кого тряхнуло током сильнее.

Пересохли губы.

И зачем ты это вспоминаешь, Полина? Зачем вообще думаешь о этом? И смотришь на него зачем? Наваждение какое-то. Гипноз. И ты в этом уже. Утонула ты. Дура ты, дура… Не умеющая ни себя сдержать, ни себя спасти… Пропала ты, Полина…

Паша невозмутимо рулил и даже не глядел на меня, лицо его было, как всегда, бесстрастным. А я смотрела на него. И уже не скрывалась. Смотрела, смотрела, взгляд не могла отвести. И думала только о том, чтоб уже довез поскорее. Неважно, куда, главное, чтоб закончилось это все. Чтоб я освободилась от этого плена ужасного.

И тут Паша съехал на обочину и выключил мотор.

И посмотрел на меня.

И я поняла, что получила то, что хотела. Потому что все закончилось. И совсем не моим освобождением, к сожалению.

18

Паша Носорог.

Она его все-таки вывела. И получила то, чего добивалась, маленькая лисичка.

Ох, как получила!

Нет, вывела она из себя его еще раньше, когда начала рот свой открывать, совершенно не для этих целей предназначенный. И с вызовом так разговаривать. С ним. Она. Опять. И Батя, козел похотливый, рядом стоял не просто так. И еще и смотрел так серьезно, с предупреждением. Батя. На него. Да бля! Это уже ни в какие ворота!

Паша сдерживал себя с трудом. И думал о том, что возраст все же играет роль. Уже не тот он порывистый дурак, который только за один косой взгляд в свою сторону мог сорваться и натворить дел. Раньше, если б кто-то так себя с ним повел, уже отдыхал бы. И хорошо, если не в морге.

А тут… Прямо надо ему памятник ставить. За терпение, бля.

Полина-казачка смотрела на него своими настороженными глазками. И пряталась, бля, за спиной его подчиненого! От него! От Паши! Так, словно подчиненный этот, говна кусок, мог ее защитить! Словно он ИМЕЛ ПРАВО ее защищать! Это осознание окончательно снесло барьеры, и Паша двинулся вперед с явным намерением раз и навсегда закрыть вопрос с наглой бабой, поверившим в себя Батей, и всеми, кто вздумает его остановить, забыв, кто он такой.

Но Батя, что-то повелительно сказав его (его, бля!) женщине, пошел на перехват, как охотник на носорогов в саванне.

И заговорил горячо и убежденно, пытаясь сходу пробиться в мозгу, заволокшемуся уже красной пеленой:

— Паша, ты чего? Ты же сам сказал, ее перевести на наш этаж… А тут такой вариант… Паша, успокойся… Напугал ее до усрачки… Так доиграешься, она коньки раньше времени отбросит от страха, и не попользуешься толком…

Все это доходило до Паши с трудом, но в конце концов дошло. Он выдохнул, вырвал локоть, за который его цепял Батя, прикурил, уже более спокойно глядя на заместителя, помощника, друга, собутыльника, бывало… А теперь еще и сводника. Прикольно придумал. Молодец. И оперативно. Вот только где его лапы были еще минуту назад?