Любовь по инструкции

Старушка кинулась стелить на стол скатерку, причитала, что и угостить-то нечем, если б она знала, курицу бы зарубила, лапши да пирогов наготовила.

— Да не хлопочи, Настасья, — увещевала ее баба Маша. — Была бы тут связь нормальная, я бы позвонила. Мы не с голодного краю прибыли, не надо нас откармливать. Сядь уже, разговор есть.

— Связь плохая, да, — сокрушенно подтвердила старушка. — Здесь, Галь, чтобы поймать сеть — Таня с уважением глянула на бабушку, легко оперирующую такими терминами — надо или на пригорок подниматься или вон, на пенек влезать.

Настасья ткнула пальцем куда-то в окошко и продолжила:

— Мне не шешнадцать — так и сказала, шепелявя — по пенькам скакать, а больше нигде Мегафон этот и не ловит. Ни одной палочки не показывает. Положим, когда ноги не болят, я на пенек влезу, но к чему мне звонить, если все в порядке? А если заболею, то на пенек мне не вскарабкаться, получается, никакого толка мне от телефона и нету! Ладно, чего это я, как ты, Галочка, рассказывай! Надолго ли к нам, как муж, как работа? Деток что же, нет до се?

— Вот по поводу деток мы к тебе, Настасья и прибыли, — прервала монолог старушки баба Маша, — глазами показав Тане, чтоб молчала. — Беременна Галька-то, а на Северах там ни молока настоящего, ни овощей. Молоко туда сушеное возят, а потом водой разбавляют, про фрукты-ягоды и не говорю — банки консервные или, опять же, сухофрукты. Ну, и как там здорового ребеночка-то выносить? Вот мы с Галькой подумали, и решили, что рожать она сюда приедет.

— Галя, — всплеснула руками Настасья. — Радость-то, какая! Когда ждать?

Баба Маша выразительно глянула на Таню и та, очнувшись, пробормотала:

— Конец октября, начало ноября.

— На Покров или на Казанскую? — оживилась старушка. — Ну, торопить не станем. Так ты в Никишино решила родить? А давай, пока лето, ко мне? А что, поживешь, у меня козы, огород, ягод здесь — не съесть. Наварим, накрутим — на три семьи на всю зиму хватит. Воздух, опять же, здесь не чета городскому — ни машин, ни железки — чистый курорт!

— Вот я и хотела просить, — обрадовалась баба Маша. — Пусть она у тебя поживет, на свежем воздухе, да молоке! У меня-то, сама знаешь, все покупное, а оно та же отрава, что и на Севере и смысл ей было приезжать тогда?

— Конечно, — старушка сияла. — Конечно, живи, сколько надо, мне только в радость!

— Мы там привезли муки тебе, масла постного, конфет. Ну, сама увидишь, проводишь, да разберешь сумки-то. Только вот еще, Наста, поссорилась она с мужем своим. Мужики, сама понимаешь, иногда не тем местом думают.

— Че это — иногда? — возмутилась Настасья. — «Иногда» — это когда они правильное место включают, а обычно-то как раз «местом» и соображают. Что, на сторону сходил?

Таня вздохнула и кивнула — так и есть.

— Ну, а чего ты нос повесила? — возмутилась старушка. — Это он пусть горюет, что такую умницу и красавицу потерял. Еще и дитя лишился. Машка, ты не переживай, — поживет Галя, сколько надо. Присмотрю, как за своей кровиночкой! Я все поняла, ты же не только на молоко привезла дочку, но спрятать хочешь, если ее мужик одумается и за ней прикатит? Ты, главное, сама не проболтайся, а здесь у нас никого и не бывает. Лавка приезжает, да я сама ходить буду, Галя в доме посидит.

— Да, теть Наста, надо бы, чтобы никто не знал, что она тут живет.

— Не надо — и не узнают. Нас тут, — обратилась она к Тане. — Трое жильцов: я, Варька Агапова да дед Виталик. Никуда не ездим, к нам тоже никто не спешит. У меня хоть Машка есть, не бросает, приезжает, а Варька с Виталькой вообще одни-одинешеньки. У Варвары сын по пьяни утонул, лет уже пятнадцать тому. Он у нее один был. Муж помер, так и коротает дни одна. Ничего еще бабулька, восемьдесят скоро, но сама себя обслуживает, и огород этот год опять сажать собирается. А Виталька по молодости родную жену с дитем бросил, на городскую жизнь польстился, с ребенком взял бабу, старше себя. Своего бросил, а чужого взял. Пожил там сколько-то, хорошо пожил, что в городе не жить-то? Только общих детей не случилось там. Болеть стал, а кому ж интересно за таким ухаживать? Вот сын его зазнобы и откомандировал к прежней жене в деревню. Он вернулся, да Катька приняла бы, хоть он, кобель, почти двадцать лет красиво жил, ни разу не спросил, как жена с сыном, не надо ли им чего. О чем это я? А! Говорю, Катька-то приняла бы назад, да ей Пашка не велел. Сын это ее и Витальки. Хороший парень вырос! Выучился, работу хорошую нашел, женился, двое деток у него и жена хорошая, понимающая. Свекровь очень жалеет. Забрал Паша мать к себе, с отцом блудным даже говорить не стал. Вот и живет Виталик теперь бобылем. Если бы не мы с Варварой, давно бы ноги протянул, мужики не приспособлены к жизни, им всем нянька нужна. Если по молодости еще кое-как справляются, старость и болячки приходят — и все геройство на этом заканчивается.

— Настасья, времени-то у меня немного, Мирону в смену, — напомнила баба Маша. — Галька остается, так что, наговоришься теперь власть. А мне пора уж, вон, Мирон стучит чем-то во дворе. Я на выходные приеду. Галь, если что надо, ты у Насты телефон возьми, на пенек залезь, Настасья покажет, какой. Мой номер у нее там один, не ошибешься. Пошли, проводи меня.

Пока Настасья засуетилась принести банку молока бабе Маше, та утянула Таню в сторону и быстрой скороговоркой проинструктировала ее:

— Хорошо, что ты на Галю мою похожа, все тебя за нее принимают. Пусть так и будет! Пришлую, да чужую все запомнят и сболтнут еще где, а тут — дочка приехала. Все ее девчонкой помнят, она своя, нашенская. А если искать будут, то приезжую. Поняла? Отзывайся на Гальку, ничего не бойся! Я себя и вправду чувствую, будто дочка приехала и внука мне родить должна. Тут хорошо будет тебе, а я через десять дней с ночевой приеду. Поговорим, подумаем, как с учетом и регистрацией быть. Что надо будет из продуктов или вещей — позвонишь, привезу. Ну, давай, не грусти! Все у нас будет хорошо.

Баба Маша укатила назад в Никишино, и Таня осталась один на один с теткой Настасьей.

— Вот сюда тебе постелю, — старушка провела гостью в комнатку за печкой. — Здесь всегда тепло и от двери не дует. Кушать хочешь? Или отдохнуть, полежать?

— Да нет, мы обедали, — ответила Таня. — Давайте я лучше помогу продукты разобрать, да вещи приберу!

— А, давай! — легко согласилась хозяйка. — Зови меня бабой Настой или тетей Настой, как понравится.

— Наста?

— Да. Две подружки мы были. Я — Настасья, а она — Анастасия. И звали нас, чтоб не путать, кого зовут, меня Наста, а ее Настя. Так и пошло — Наста, тетя Наста, баба Наста. А Настя уж годков семь, как не больше, на погосте. Вот, жизнь…

В четыре руки разобрали продукты. Настасья все сокрушалась, что много всего.

— Зачем столько тратили? Батюшки, колбаса! — старушка просияла. — Батончики! Знает Машка, что я люблю!

Потом пили чай, и Таня с улыбкой смотрела, как хозяйка, откусив от куска хлеба с колбасой, прижмуривалась от удовольствия. И конфеты она ела тоже интересно — откусывала маленький кусочек батончика, катала его по языку, причмокивая, потом делала несколько глотков чая и блаженно выдыхала:

— Вкусно-то как! Ой, спасибо! Побаловали старуху!