Любовь после развода
Шрифт:
Соседей нет, поэтому я сижу на коврике у входной двери внутри квартиры и реву взахлеб.
Когда все это закончится? Не понимаю. Просто не понимаю.
Кажется, этот ад будет в моей жизни всегда. Все ведь снова повторяется, Лёша ведет себя, как в первый год наших отношений. Заваливает подарками и вниманием, клянется в любви, только кому теперь все это нужно?
Иногда меня посещают мысли, что, возможно, я рублю с плеча и совершаю, возможно, самый неверный поступок в жизни…
Лёша трезвонит в звонок около получаса, барабанит по двери и уходит,
Когда утром иду на работу, обнаруживаю на площадке пять корзин с цветами. Розы, пионы, тюльпаны, маргаритки и декоративные подсолнухи. Домой, конечно, ничего из этого не забираю. Забегая в автобус, чувствую, что мой правый ботинок издает чавкающие звуки. Уже на сиденье рассматриваю масштаб бедствия. Ботинки просят каши. Приходится вернуться и надеть зимние, потому что на демисезон у меня есть еще ботильоны на каблуке с жутко неудобной колодкой. Лёша настоял, чтобы я их купила, якобы женственные, но я их всего раз надела.
В зимних, конечно, еще жарковато, но выбора особо нет. Тратиться сейчас на обувь я не могу. Скоро платить за комнату.
На выходных занимаюсь уборкой, драю полы, туалет, почти два часа болтаю с мамой по телефону и вздрагиваю от каждого шороха. Боюсь, что Лёша снова приедет, особенно на фоне того, что я подала на развод. К счастью, выходные проходят спокойно. Я даже высыпаюсь, кажется, впервые за три недели этого ужаса.
Утром понедельника снова выпадает снег, который за выходные успел растаять. Радуюсь белым хлопьям, как в детстве, и чувствую себя так же. Маленькой девочкой, у которой вся жизнь впереди, а в преддверии Нового года обязательно случится чудо.
Праздник тоже жду как-то по-особенному в этом году, и меня даже не смущает, что, скорее всего, проведу его одна. На полках магазинов начинают появляться елочные игрушки, сладкие подарки и гирлянды. На работе все разговоры сводятся к тому, кто и как проведет новогодние каникулы. Девчонки планируют поездки почти за два месяца до январских. Я их разговоры не поддерживаю, просто слушаю и улыбаюсь.
Для себя же решаю, что куплю маленькую живую елочку, приготовлю себе пару салатов, буду смотреть новогодние передачи, а после двенадцати наблюдать из окон, как в небе взрываются салюты.
Лёша исчез, и это придало мне сил двигаться дальше. Он не звонит, не пишет, не приезжает больше, несмотря на то, что о разводе его уже, вероятно, оповестили.
Принимаю это за хороший знак, хоть в глубине души и чувствую тоску. Мы четыре года были вместе. Да, не всегда все было хорошо, но память человека устроена таким образом, что плохое мы быстро забываем, вот и я поддаюсь этому явлению.
Вспоминаю наше знакомство, свидания, свадьбу. Иногда по ночам, когда никто не видит, плачу в подушку и ищу причину нашей трагедии в себе.
Говорят, что в измене виноваты двое. Что, если это правда?
Какой женой я была? Упрямой, наверное.
Лёша пытался донести до меня, как он видит семью, но в мои стандарты его видение не всегда вписывалось, на этом фоне мы и скандалили…
В среду просыпаюсь
в ужасном состоянии. Голова кружится, виски ноют, к горлу то и дело подкатывает тошнота.На обеденном занятии со средней группой мое самочувствие ухудшается настолько, что я не могу разогнуться. Низ живота тянет.
Отпускаю детей раньше обычного и забиваюсь в угол танцевального зала, подтягивая колени к груди.
Мысли в голове разные. От инфекции до беременности. Наша последняя с Лёшей близость была за две недели до того дня, в который я уличила его в измене.
Тем вечером отменилась его очередная командировка, и он пришел домой чернее тучи. Сейчас я понимаю, что никакой командировки, скорее всего, и не было. Вероятно, его любовница просто отменила встречу, и муж не нашел ничего лучше, чем выполнить свой супружеский долг со мной.
– Алин, ты пойдешь… – Сима заглядывает в зал, замечает меня. – Что с тобой? – почти сразу оказывается рядом.
– Все нормально, – морщусь и предпринимаю попытку встать. Голова кружится, поэтому с первого раза распрямиться не получается.
Сима поддерживает меня под локоть.
– Ты вся белая.
– Отравилась, наверное. Пройдет. Я таблетку выпью и пройдет.
– Да тебе к врачу нужно!
– Не преувеличивай. Все впорядке со мной, – отмахиваюсь. Некогда в моей ситуации по врачам ходить. Сейчас немного посижу перед следующим занятием, и все хорошо станет.
– Да конечно! Алин, со здоровьем не шутят.
– Сим, я правда нормально.
– Ты себя в зеркало видела вообще? На тебя смотреть страшно, ты как привидение.
Качаю головой, распрямляюсь. С трудом, но получается сделать вид, что мне действительно не так плохо, как может показаться со стороны.
– Так, нет, я тебя не оставлю вот такую вот. Поехали в больницу.
– Сима! – повышаю голос. Терпеть не могу, когда навязывают помощь. – Пожалуйста, – прошу уже тише.
– Ладно, – подруга громко цокает языком. – Как знаешь. Если бахнешься в обморок тут, знай, я предупреждала!
– Спасибо, – бормочу, упираясь ладонью в стену.
– Пошли тогда хотя бы чай тебе крепкий сделаю.
– Давай, – улыбаюсь вымученно.
С каждым новым шагом живот скручивает в жесткий узел. Я словно проглотила тысячи металлических осколков, что один за другим впиваются в меня изнутри.
Пока Сима заваривает чай, отчаянно пытаюсь придумать, что делать дальше. Мысли о том, что со мной, – пугают. Приболеть – самое меньшее из зол сейчас, но что-то подсказывает мне, что я не больна.
Остальные три занятия веду, преимущественно стоя на одном месте. Просто веду счет, даю указания по технике, но сама никакого физического участия в танце не принимаю. Изучение новых связок переношу на следующий урок.
Освобождаюсь к пяти, и боль к этому моменту, кажется, тоже стихает. Ну либо я просто к ней привыкла и теперь не воспринимаю так остро.
Сима уехала еще пару часов назад. Заглянула ко мне, поинтересовалась, как я, и сказала звонить в любой момент, если станет хуже.