Любовь шевалье

— Может ли король рассчитывать на вашу помощь? — осведомилась Екатерина.

— Вы отлично знаете, мадам, как преданно я и мой батюшка защищали всегда истинную веру. В решающий момент я буду с вами.

— Прекрасно, сударь. Чем бы вы хотели заняться?

— Я займусь Колиньи, — решительно заявил Гиз. — Я хочу подарить его голову моему брату кардиналу.

Королева побелела: ведь она поклялась послать голову Колиньи Святой Инквизиции…

— Я согласна! — кивнула Екатерина. — Начнете по сигналу, услышав звон колоколов Сен-Жермен-Л'Озеруа.

— Это все, что вы желали сообщить мне, мадам?

— Да. Но поскольку вы — один из преданнейших слуг короля, я хочу ознакомить вас с теми мерами, которые мы приняли для защиты Лувра от нападения еретиков. Нансей!

На пороге вырос капитан королевских гвардейцев.

— Нансей, — обратилась к нему Екатерина, — сколько солдат охраняют дворец?

— Тысяча двести человек, вооруженных аркебузами.

— А еще? — настаивала королева.

— Еще у нас две тысячи швейцарцев, четыреста арбалетчиков и тысяча вооруженных дворян. Мы разместили их в Лувре, как смогли.

Теперь лицо Гиза потемнело.

— Что еще? — продолжала королева. — Не волнуйтесь, капитан, у меня нет тайн от герцога. Он же — друг короля!

— Двенадцать пушек, Ваше Величество.

— Вы имеете в виду бомбарды для фейерверков? — удивилась Екатерина.

— Отнюдь, мадам, я говорю о мощных боевых орудиях. Их незаметно доставили в Лувр вчера ночью.

Кровь отхлынула от лица Гиза. Герцог больше не улыбался и держался уже не так самоуверенно.

— Чтобы окончательно успокоить герцога, доложите, капитан, какие вести пришли сегодня из провинции?

— Но вы же знаете, мадам, — изумленно взглянул на Екатерину Нансей. — Мы получили только подтверждение того, что распоряжение монарха выполнено: губернаторы провинций послали в столицу верные королю отряды…

— А это значит…

— Это значит, что шесть тысяч солдат находится уже недалеко от Парижа; днем они будут здесь. Еще от восьми до десяти тысяч пехотинцев подойдут к столице сегодня вечером или, самое позднее, завтра утром. Таким образом, в самом Париже и у его стен соберется двадцатипятитысячное войско, во главе которого встанет король.

Гиз даже не пытался скрывать своих чувств: он был потрясен. Почтительно поклонившись королеве (никогда раньше он не кланялся ей так низко), герцог признал свое поражение.

«Сегодня я проиграл!» — подумал он.

Нансей же обратился к Екатерине:

— Мадам, если уж мы обсуждаем военные вопросы, не назначите ли вы начальника дворцового гарнизона? Возможно, вы желаете видеть на этом месте господина де Коссена?

Герцог на миг возликовал: де Коссен, как мы помним, был одним из сторонников Гиза. Однако радовался герцог недолго.

— Король поручил господину де Коссену охранять дом адмирала Колиньи, — объяснила королева. — Пусть там и остается. А здесь командовать будете вы, Нансей. Я вам полностью доверяю.

Нансей опустился на одно колено и пылко воскликнул:

— Моя жизнь принадлежит вам, Ваше Величество!

— Я знаю! Проследите же, чтобы к ночи все аркебузы были заряжены. Выставьте посты у каждой двери. Втащите пушки на стены. Пусть кавалеристы проведут ночь во дворе, в седлах, чтобы в любой момент вступить в схватку с врагом. Короля пусть охраняют четыре сотни швейцарцев. И если кто-нибудь отважится пойти на штурм Лувра, прикажите открыть огонь! Огонь из аркебуз! Огонь из пушек! Убивать любого: бедного и богатого, священника и дворянина, гугенота и католика… Вы меня поняли?

— Прикончу всех! — вскричал Нансей. — Но, мадам, кто же будет охранять вас?

Екатерина поднялась, простерла руки к серебряному распятию и звучным голосом проговорила:

— Мне не нужна охрана — меня защитит Господь!

Когда Нансей удалился, Гиз повернулся к королеве и промолвил дрожащим голосом:

— Мадам, Ваше Величество знает, что я готов оградить от любой опасности и государя, и Святую церковь…

— Не сомневаюсь, герцог. И поверьте: если бы вы сами не избрали себе занятия на эту ночь, я бы поручила охрану Лувра именно вам!

Гиз до крови закусил губу: получалось, что он сам все испортил.

— Мадам, — сказал он, — позвольте теперь представить Вашему Величеству человека, который нанесет завтра ночью решающий удар!

— Где он? — заинтересовалась Екатерина.

Гиз открыл дверь в коридор и поманил рукой— громадного детину с глуповатым лицом, огромными руками, круглыми выпученными светло-голубыми глазами и низким скошенным лбом. Фамилия этого человека была Деановиц, но в те времена слуг обычно именовали по названию тех земель, откуда они были родом. Деановиц пришел во Францию из Богемии, и Гиз дал ему кличку Богемец, а сокращенно — Бем.

Екатерина оглядела великана с показным восторгом. Тот ухмыльнулся и расправил пальцем усы.

— Этой ночью ты должен будешь выполнить одно поручение…

— Да, мадам: убить Антихриста и отсечь ему голову, если на то будет ваша воля.

— Будет! Теперь же ступай и слушайся своего господина.

Великан переминался с ноги на ногу, однако не двинулся с места.

— Бем, ты что, оглох? — удивился герцог.

— Да нет… но, понимаете ли, мне хотелось бы потом уехать с парой-тройкой друзей из Парижа… они меня проводят до Рима. А все городские ворота заперты, сами знаете…

Екатерина села за стол, поспешно черкнула несколько слов, приложила к бумаге королевскую печать и протянула листок Бему. Тот внимательно прочел написанное:

«Пропуск. Действителен на любой заставе Парижа с 23 августа и в течение трех дней. Выпустить из города подателя сего и сопровождающих его лиц. Служба короля».

Гигант свернул документ и спрятал его за пазуху.

— Можешь прихватить и это! — усмехнулась Екатерина, бросая на пол мешочек, полный золотых монет.

Бем нагнулся, поднял кошелек и покинул комнату, считая, что произвел на королеву неизгладимое впечатление.

— Вот это животное! — восхитилась Екатерина. — Завидую вам, герцог, вы умеете выбирать себе слуг… А теперь пойдемте, встретимся с нашими друзьями.

Разговор продолжался до семи часов вечера. Все это время какие-то люди тайком проскальзывали во дворец и выскальзывали на улицу. Несколько раз Екатерина посылала за королем, но Карл играл с гугенотами в мяч и упорно отказывался явиться на зов матери. Может, он надеялся, что без него никто не осмелится принять последнее решение, а может, просто хотел развеяться.