Любовь среди рыб
Шрифт:
Проливные дожди размыли дорогу, ведущую к хижине. Мой мобильник покоится на дне озера, где, пожалуй, тоже нет связи. Непроходимая пропасть и расстояние в 16,4 километра отделяют меня от «цивилизации». Я вынужден, нет, обязан взять это слово в кавычки, поскольку трактир «У серны», кроме водопровода и электричества, не выказывает больше ни одного признака того стандарта, который мы в свободном западном мире условились обозначать собирательным понятием «цивилизация». Как бы то ни было, в трактире «У серны» мне повстречались и гуманоиды, которые были в состоянии коммуницировать со мной, хотя и на чуждо звучащем наречии. Гуманоиды, которые при необходимости даже предоставили бы мне телефон, с помощью которого я мог бы вызвать такси, чтобы снова уехать в Берлин. Не беспокойтесь, счет я прислал бы Вам. Как и счет за горно-спасательные
Когда это письмо попадет к Вам в руки, я с высокой вероятностью буду лежать, разбившись о скалу, разметав руки, устремив в бесконечность окаменевший взор. Кровь из моей головы высохнет и почернеет, приклеившись к камню. Возможно, дикие звери обглодают мой скелет. Никто не посмеет сказать, что мое существование было напрасным, нет, из моей руки, вернее, моей рукой смогла набить себе брюхо какая-нибудь куница. Не исключено, что мои икры понадобились лисице, чтобы накормить детенышей, и, ястреб его знает, если здесь водятся ястребы, найдут меня вообще когда-нибудь или нет. Я вполне сознательно пишу «меня», а не «мои останки» или что-то в этом роде, потому что я не вижу разницы между останками и собой. Души не существует, поэтому не существует и ничего, что могло бы продолжать жить, разве что в качестве лисьего помета или ястребиной кучки, но я боюсь, что уклонился далеко в сторону.
Что случится с моим трупом, мне безразлично. Вы можете спокойно оставить его догнивать там, где он будет лежать. На тот случай, если я по каким-то причинам выживу и, следовательно, буду подлежать спасению, я выдам Вам свой план: поскольку я не ориентируюсь в этой необжитой и даже прямо-таки враждебной местности и поскольку в бараке не завалялось никакой карты, кажется, единственный целесообразный маршрут для бегства ведет вдоль бывшей дороги, которую напрочь снесло ливневыми потоками. Аккурат этот путь проходит, конечно же, через жуткие отвесные стены и островерхие скалы, которые нависают над стометровыми обрывами. Поскольку я не отличаюсь ни устойчивостью, ни отсутствием головокружения, мой побег, возможно, не удастся. Тем не менее придется на него отважиться. Мне не остается выбора — после открытия, которое мне довелось сделать вчера.
Теперь Вы, может быть, отгадаете, какой ужас может таить в себе это открытие, не волк ли это, который крадется вокруг хижины. Или гигантский бурый медведь, который гонится за мной с широко раскрытой пастью. Или привидение. Ожившие мертвецы, может быть, зомби с бледными окаменелыми лицами, которые ночами поднимаются из озера и хотят разрубить меня топором или зарезать ножом. Но нет. Вы можете быть спокойны. Зомби были бы для меня предпочтительнее. Итак, вчера, поев козьего сыра с оливками, запив это парой стаканов вина, я прогулялся (настроенный почти радостно!) до моего «бенца», теперь сияющего своим первозданным блеском, чтобы взять из багажника блок сигарет, который я предусмотрительно (!) захватил с собой. И что же мне пришлось обнаружить: блока сигарет там не оказалось. Его не было ни на заднем сиденье, ни под сиденьями, ни под запасным колесом, ни под каким бы то ни было укрытием — нигде.
И знаете, дорогая Сюзанна, что в этом страшном открытии самое худшее? То, что я вижу, как Вы смеетесь, стоит мне только представить, как Вы читаете эти строчки. Неважно, лежу ли я теперь в пропасти, разбившийся, или всего-навсего лишь умираю здесь голодной смертью, Вы по меньшей мере улыбнетесь. «Ипохондрик и курильщик — это несовместимо», — как-то однажды бросили Вы мне. Я-то нахожу, что это очень даже совместимо.
После того как я обыскал всю хижину, заглянул в каждый выдвижной ящик, в каждый уголок и закоулок в отчаянном поиске табака, при этом мне в руки попался лишь один номер журнала «Плейбой» семидесятых годов (Ваш отец, ах, озорник!), в котором модели еще носили волосы на срамных местах, черные и курчавые, точно
шерсть пуделя, я забился в угол и стал думать о том, кто же мог стянуть у меня этот блок. При этом меня пронзила страшная догадка: я не покупал блока сигарет. Я собирался его купить, настолько твердо, что в дальнейшем явно не счел нужным довести это решение до осуществления.От мучительных подробностей моего отчаяния я предпочел бы Вас избавить. После того как вчера вечером я выпил весь запас вина, рассчитанный на неделю, я смог хотя бы заснуть. Тем хуже была ломка сегодняшнего дня. Ну хорошо, изображу Вам самую острую фазу: после того как я скурил сперва все окурки из пепельницы моего автомобиля, я свернул себе что-то вроде сигары из камыша, волокон лианы и прелых листьев. Но и здесь хочу избавить Вас от лишних подробностей. Приняв остатки моего лекарства (я глотаю бета-блокаторы — из-за ипохондрии!), я почувствовал себя слишком слабым, чтобы отважиться на гусарский наскок на скалы, поскольку головокружение мучает меня и без пропасти. Я порвал со своей жизнью. Но все-таки завтра хочу дать еще один шанс моей судьбе. Либо я выживу, спущусь в долину и куплю себе в «Серне» пива и пачку сигарет. Либо умру некурящим.
С дружеским приветом
30 июня
PS: Солнце смеется, всегда говорила моя бабуля.
Хороший день, чтобы мужчине пойти своим путем.
Мои запасы еды теперь тоже иссякли (мышь).
После ночи, полной ужаса, в моей решимости ничего не изменилось ни на гран. Я должен на это решиться!
PPS: Я еще раз вернулся. Важные замечания:
1) Мой «Мерседес» должен достаться моему другу Бенно Р., хочет он того или нет.
2) Никаких некрологов в фейсбуке, иначе я подам в суд!
3) Я обязываю Вас — в качестве наказания за Ваши злодеяния — издать в память Фреда Фирнайса полное собрание моих сочинений.
4) Герду Т. из «Новой прессы» не давать экземпляра для написания рецензии.
5) Скажите Шарлотте, что я все еще ее люблю.
6) В стихотворении «Складка лаврового занавеса» в третьей строчке напишите: «кроется в его крови» вместо «любит только свой приплод». Это сильнее. Это должно быть учтено в новом издании.
Такова моя последняя воля.
PPPS: Я снова вернулся. Не говорите Шарлотте ничего.
Это неправда, что я все еще ее люблю.
Быть может, я никогда ее и не любил.
PPPPS: Но последнее ей говорить не нужно.
Немного погодя Фред замер на узком выступе отвесной стены. Под ним зияла пропасть, хотя и не в сто метров, но достаточно глубокая, чтобы при падении получить как минимум тяжелые увечья. Фред опасливо огляделся. Он попытался перенести тяжесть тела влево, наступив на камень. Но камень сорвался и рухнул вниз.
Фред удержался, ухватившись за сосну, росшую на выступе. Какая храбрая, подумал Фред, тогда и я смогу! Он глянул вверх. Попытался снова вскарабкаться на узкую тропу, с которой соскользнул. Сосна опасно нагнулась. Фред отчаянно шарил над собой в поисках спасительного плато. Его рука натыкалась на сухие еловые ветки, на камешки, а потом вдруг нащупала корень, за который можно было ухватиться.
Рука Фреда дрожала от напряжения, он увидел, как набухли жилы на предплечье, однако подтянуться не удалось, потому что корень вдруг подался, Фред почувствовал, как он вытягивается из земли, и не мог рискнуть, повиснув на нем всей своей тяжестью. Фред вспотел от напряжения и страха. Когда он снова опустился на крохотный выступ, несколько камней отломилось и упало в пропасть.
Фред вцепился в сосну. Он бросил взгляд направо, налево. Только вниз не смотреть! Что за дурацкое письмо, думал он. Все такое кокетливое и ироничное, а вот теперь я и в самом деле гибну! В отчаянии он замер на выступе, еще никогда в жизни ему не было так ясно, что умирать ему пока вовсе не хочется. Я должен отсюда выбраться! Я должен суметь! Он снова ухватился за корень на верхней тропинке, немного подтянулся, ухватился другой рукой за другой корень, крепко в него вцепившись. Вдруг он услышал треск, ноги повисли в пустоте — его выступ вместе с маленькой сосной отломился от стены и рухнул вниз.