Любовь в городе N-ске

Он наклонился к моим губам и поцеловал жадно, забираясь языком в рот и ощупывая там каждый уголок.

Женя покрывал мою шею и ключицы быстрыми грубыми поцелуями, почти укусами, его ладони гладили и сжимали меня повсюду. Он торопился и жадничал, как будто я мог оттолкнуть его или исчезнуть.

Я потянулся за смазкой, а он сполз с меня и улёгся на живот. Я потёрся членом об его ягодицы, наклонился, провёл языком вдоль шеи, он повернул ко мне голову, и я поцеловал его. Стал медленно спускаться вдоль спины вниз, лаская языком и прикусывая кожу лопаток, позвоночника, поясницы. Каждый миллиметр его спины был мне знаком, на этом теле не было ни одного места, которое не изучили бы мои губы. Женя… Суррогат моей большой и чистой любви, заменитель моего единственного и неповторимого.

Он обнял подушку и уткнулся в неё носом, встал на колени и широко развёл ноги. Я покрыл поцелуями его ягодицы, раздвинул их, и мой язык заскользил в ложбинку между ними. Я ласкал и вылизывал тугой вход, а Женя стонал в подушку.

– Вииитяяя… Не могу больше… Пожалуйста…

Когда он был таким, возбуждённым и просящим, мне напрочь сносило крышу. Я хотел его. Я всегда хотел его.

Я выдавил смазку, согрел её и ввёл пальцы. Женя сам нетерпеливо заскользил по ним, его руки мяли и мучили подушку. Я вынул пальцы, надел презерватив, положил ладонь на его поясницу и нажал, принуждая сильнее прогнуться. Полюбовался на призывно раскрытую дырочку и вошёл одним медленным плавным движением, выдавливая из Жени громкий протяжный стон.

Я давно изучил его и знал как двигаться, чтобы задевать простату. Женя с силой сжимал подушку и резко подавал на меня бёдра. Я хорошо чувствовал его и понимал, что сейчас он хочет грубее. Мои пальцы сжимали его бёдра, я вынимал член почти полностью, оставляя только головку, а потом резким движением загонял внутрь до упора. Наши тела сталкивались с громкими пошлыми шлепками, голова Жени была приподнята и чуть запрокинута вверх, он коротко стонал при каждом шлепке и иногда вскрикивал:

– Да!.. Вить!.. Да!..

Почувствовав приближение разрядки, я опустил руку на его член. Пара движений, и Женя кончил, ещё пара движений, и я последовал за ним.

Глава 4

За Кириллом я ухаживал красиво. Приглашал его в кино, в рестораны, на выставки и на прогулки в парки. По утрам я приходил в его кабинет пить кофе и обязательно приносил ему конфеты, шоколадки или пирожные. В постель я его больше не тянул, давая нам время узнать друг друга поближе. Кирилл воспринимал мои ухаживания благосклонно, и с каждым днём его взгляды становились всё более многообещающими.

Я был счастлив. И чем счастливее я становился, тем больше грустнел и мрачнел Женя. Я заходил в пекарню и покупал ему его хлеб, но даже это его уже особо не радовало.

А ещё, несмотря на то, что наши с Кириллом отношения развивались и всё шло хорошо, мне было немного не по себе. Я запутался и не понимал кому и с кем я изменяю. С одной стороны, я изменял Жене своим пока ещё платоническим романом с Кириллом, а также желанием лечь с ним в постель, а с другой – я изменял Кириллу тем, что продолжал жить и спать с Женей. Я был уверен, что нашёл любовь всей моей жизни в лице Кирилла, и, по-хорошему, с Женей надо было расставаться. Но я почему-то тянул. Я знал, что Женя любит меня, и мне хотелось дать ему возможность побыть со мной ещё некоторое время. Так я себя оправдывал. Но, если честно, мне просто не хватало духа признаться себе, что на самом деле я всего лишь хочу, чтобы Женя подольше грел мою постель, а то, что он страдает и что лучше было бы прервать эту агонию отношений, я предпочитал не замечать.

Наконец час пробил, лёд тронулся, звёзды сошлись, и, после очередного похода в ресторан, когда я довёз Кирилла до его дома, он, мило смущаясь, предложил:

– Может быть зайдёшь? Чай-кофе не предлагаю, но у меня есть отличное шампанское.

Я в своё счастье не поверил и решил уточнить:

– Вообще-то я за рулём.

Кирилл смутился ещё больше, потупил взор и сказал:

– К утру протрезвеешь.

Мы поднялись в его квартиру. Из рассказов Кирилла я знал, что её купил ему отец, когда отправил из Москвы в N-ск. Кирилл был сослан родителем так же, как и я, но не за голубизну, а за любовь к разгульной жизни и участие в каком-то жутком пьяном скандале, вдаваться в подробности которого он отказался. У меня это всё не вязалось с образом милого романтичного юноши, которого я знал, и я решил, что его отец просто тиран и деспот.

Конец ознакомительного фрагмента.