Любовь в холодном климате

Она спросила тетю Сэди:

— Вы были здесь на балу в свой первый сезон?

— Да, кажется за год до своего замужества в 1906 году, я отлично помню свое волнение, когда увидела короля Эдуарда и услышала его громкий странный смех.

— Двадцать четыре года назад, представляете? — сказала леди Патриция. — Мы с Малышом уже были женаты. Вы помните, как во время войны люди говорили, что мы уже больше никогда не увидим такой роскоши. Но мы ее видим сегодня! Только посмотрите на эти драгоценности. — С это время в поле ее зрения попала леди Монтдор, и она продолжала, — Соня действительно феноменальна. Я уверена, сегодня она красива и элегантна, как никогда в жизни.

Это было одно из тех замечаний пожилых людей, которые я никак не могла понять. Как она могла быть красивой, когда была такой старой? С другой стороны, в ситуациях, подобных этой, она была поистине впечатляюща, буквально до пояса покрытая прекрасными крупными бриллиантами: тиара, колье, серьги, огромный крест на груди, браслеты от запястья до локтя поверх замшевых перчаток, броши, воткнутые во все просветы между ними. Закованная в баснословной стоимости драгоценности, в окружении символов «всего этого», она вся излучала то превосходство, которое всегда чувствовала в себе; она была словно идол в ковчеге, словно бык на арене — главное действующее лицо и организатор торжества.

Дядя Мэтью, вернувший посланницу на ее место с глубоким поклоном и выражением отвращения на лице, снова присоединился к семье.

— Старая людоедка, — сказал он, — она все время требовала у лакея еще Fleisch. [14] Жевала свой ужин не меньше часа. Я делал вид, что ничего не слышу, чтобы ей не потворствовать — в конце концов, кто выиграл войну? И зачем, хотел бы я знать? Как только такой замечательный патриот, как Монтдор мирится со всей этой иностранной шушерой у себя в доме? Я бы просто взорвался! Нет, вы посмотрите на эту клоаку!

14

Fleisch (нем.) — мясо

Он метнул взгляд на синеподбородочного князя, направлявшегося к ужину под руку с Полли.

— Брось, Мэтью, — сказал Дэви, — сербы наши союзники, ты же знаешь.

— Союзники! — ответил дядя Мэтью, стиснув зубы, словно бык перед которым беспечный Дэви махал красной тряпкой. — Значит, он серб. Так вот ему не мешало бы побриться. Все они бараны, все, как один. Конечно, Монтдор пригласил его только ради его страны. Я восхищаюсь этим парнем, он думает только о своем долге.

Глаза леди Патриции блеснули. Она не была лишена чувства юмора и была одним из немногих людей, любивших дядю Мэтью, хотя он и не мог заставить себя быть вежливым с Малышом и яростно смотрел в потолок, когда тот проходил мимо нас, провожая царственных старушек в комнату для ужина. Одним из самых ужасных его преступлений в глазах дяди Мэтью был случай, когда Малыша, генеральского адьютанта во время войны, застукали за рисованием вражеского замка. Должно быть, было что-то глубоко порочное в человеке, который мог тратить свое время на рисование, вместо того, чтобы день напролет палить по иностранцам. «Да что он себе позволяет, этот Дугдейл. Его отец совершенно порядочный человек, получивший прозвище „Кровавый“ еще во времена Старого лорда. Полковник и миссис Кровавый Дугдейл». Старый лорд был отцом лорда Монтдора. Джесси однажды спросила, широко раскрыв глаза: «Это потому что он всегда был очень старым?», на что тетя Сэди заметила, что люди не остаются в одном возрасте на всю жизнь. Он был молод в свое время, а Джесси, хоть сама и не верит в это, но однажды тоже состарится.

И все-таки со стороны дяди Мэтью было нелогично так презирать военную карьеру Малыша. Просто это был еще один пример того, как те, кого он любил, оставались прекрасными людьми при любых обстоятельствах, потому что лорд Монтдор, его великий герой, никогда в жизни не слышал веселого грома перестрелки и близко не подъезжал к полю боя. Он был слишком стар для Мировой войны, это правда, но в молодости у него было немало возможностей пролить кровь за свою родину, не говоря уже об англо-бурской войне, о которой дядя Мэтью сохранил самые светлые воспоминания. Именно там он получил свой первый опыт бивуака и сражения. «Четыре дня в фургоне, запряженном волами, — рассказывал он нам. — И дыра размером с кулак в животе!». Так он описывал нам самое счастливое время в своей жизни. Единственное, что ему не понравилось в той войне, так это вкус баранины, говядину достать было невозможно. Но лорд Монтдор был сам себе закон, и ему даже сошло с рук письмо в «Морнинг Пост» с заявлением, что война затянулась слишком долго, и ее можно было закончить на несколько месяцев пораньше, не дожидаясь трусливой капитуляции гуннов. Дяде Мэтью было очень трудно смириться с таким кощунством, но он сделал это, сказав, что лорд Монтдор имел очень веские причины для этого письма, о которых никому ничего неизвестно.

Теперь мои мысли были сосредоточены на входе в бальный зал, где я вдруг увидела знакомую голову над знакомой спиной. Так он все-таки пришел. Тот факт, что я вовсе не надеялась увидеть его, не мог смягчить моего разочарования. Но он был здесь. Я должна объяснить, что образ Советерра в течение нескольких месяцев царивший в моем безнадежно разбитом сердце, недавно был вытеснен и заменен чем-то более серьезным и реальным. Знакомый мужской затылок в толпе на балу может так взволновать молодую девушку, что она даже увидит над ним сияющий ореол. Оставался один вопрос: если он обернется и увидит эту девушку, скажет ли он ей просто «Добрый вечер» или пригласит на танец? О, как я жалела, что не кружусь сейчас в танце с каким-нибудь очаровательным джентльменом, а сижу рядом с дядей и тетей с видом скромного цветочка. Прошло несколько ужасных мгновений неизвестности, прежде чем его голова повернулась, он увидел меня, подошел прямо к нам, поздоровался и повел меня танцевать. Потом он танцевал с тетей Эмили, снова со мной, с Луизой и, наконец, повел меня ужинать.

— Кто этот наглец? — спросил дядя Мэтью, скрежеща зубами, когда мой молодой человек танцевал с Луизой. — Почему он к нам явился?

— Его зовут Альфред Уинчем, — ответила я, — могу я его вам представить?

— Помилуй, Фанни, этот старый паша задушит его прямо здесь, — сказал Дэви.

Действительно, дядя Мэтью предпочел бы сохранить всех своих женщин если не в состоянии девственности, то хотя бы максимального целомудрия и не способен быть любезным с приближающимся к нам незнакомыми мужчинами. Закончив танцевать, я вернулась и села рядом со своими тетями. Теперь, имея в активе два танца и обещание на ужин, я чувствовала себя гораздо спокойнее. Я была счастлива и, чтобы заполнить время, слушала разговоры старейшин. Тетя Сэди и тетя Эмили ушли ужинать вместе, им всегда нравилось так делать на вечеринках. Дэви подсел ближе к леди Патриции. Дядя Мэтью возвышался за спиной Дэви и дремал, стоя, как лошадь, терпеливо ожидая, когда все снова соберутся под его крыло.

— Этот Мейерштейн совершенно новый человек, — говорил Дэви. — Вы должны пойти к нему, Патриция, он замечательно ликвидирует соли. Вы с потом выведете всю соль из организма и будете следовать бессолевой диете. Она, конечно, отвратительна, но это помогает разрушить все кристаллы.

— Это он заставляет прыгать со скакалкой?

— Да, сотни раз. Я могу сделать триста прыжков и некоторые более сложные упражнения.

— Но разве это не ужасно утомительно?

— Не беспокойтесь за Дэви, он силен, как бык, — сказал дядя Мэтью, приоткрыв один глаз.

Дэви бросил на него печальный взгляд и повторил, что это отчаянно утомительно, но дает прекрасные результаты.

Полли теперь танцевала со своим дядей, Малышом. Она не выглядела сияющей и счастливой, какой должна быть дебютантка на своем первом балу, но усталой и молчаливой.

— Что можно было сделать с девочкой, чтобы она так выглядела? — спросила тетя Сэди. — Интересно, о чем она сейчас думает?

Мой новый друг мистер Уинчем, сказал, когда мы танцевали последний танец перед ужином:

— Конечно, она красавица, но она так непривлекательна с этим угрюмым выражением. Я уверен, что она очень скучная.

Я начала было возражать и доказывать, что Полли вовсе не скучная и не надутая, когда он вдруг впервые назвал меня «Фанни», и это вызвало во мне такие бурные чувства, которые я хотела тщательно обдумать потом в одиночестве. Миссис Чаддерсли Корбетт крикнула мне из-за плеча принца Уэльского: