Любовь в законе

Незаконченными домами займется отец, Севастьян с ним уже обо всем договорился. Он же и продаст их. И это была вторая причина, по которой Севастьян поднял волну. Агапов должен понять, что ему лучше не лезть в его дела и уж тем более терроризировать родителей. Может, конечно, и не понять. Но если он тронет отца, Севастьян возьмется за оружие. В конце концов, он не для того пахал как проклятый, чтобы делиться с бандитами. Надо будет, и оружие найдет, и на прицел Агапова возьмет…

Потемневшая от времени бревенчатая изба уверенно стояла на хлипком полуразрушенном фундаменте. Полы в ней были шаткие, скрипучие, но без наклона, на стенах – обои, но такие, что бумажная пыль поднимается, если прикоснуться к ним рукой, образа в красном углу затянуты паутиной. О давнем прошлом напоминала старинная, поблекшая фотография супружеской четы – бывших хозяев дома. Ветхая мебель, граненые стаканы в буфете с треснувшим стеклом, остановившиеся часы с вылезшей, но так и не забравшейся назад кукушкой…

Чернявый худосочный парень с тонкими усами щелчком пальцев попытался загнать кукушку в домик, но та лишь недовольно качнулась на своей пружинке.

– Ничего, новые часы купите, – сказал он.

– Тут все новое покупать надо и ремонт делать, – насмешливо сказал Севастьян. – Новый дом поставить можно, кирпичный, в два этажа, и то дешевле обойдется, чем вы за этот просите.

– Это Москва, уважаемый, – как на неразумного посмотрел на него риелтор. – Сам по себе этот дом ничего не стоит, главное – земля. Двадцать соток земли – это, я вам скажу, не шутка. Плюс пять соток на берегу реки, можно через администрацию поселка купить… Участок на реку выходит, а лес, а сосны какие перед домом! И всего за каких-то несчастных сорок тысяч долларов.

Севастьян искал именно такой дом – с большим участком, на берегу реки, рядом с лесом главное – на окраине деревни. Наконец ему повезло, но цена…

– Я еще задешево продаю, – продолжал парень. – Продавцы дома торопят, им деньги срочно нужны. А я им объясняю: на Рублевке сегодня земля от трех до пяти тысяч долларов стоит, а завтра уже десять будет, послезавтра – до пятидесяти поднимется. Время сейчас такое, престижно на Рублевке жить: бизнесмены, бандиты – все туда. Ну так здесь тоже место престижное: через реку переехал – вот тебе и Рублевское шоссе. Сегодня здесь голый участок по тысяче за сотку, а с домом, с коммуникациями – две. Это же, считай, даром. Завтра – пять можно просить, а послезавтра – двадцать пять. А может, и с Рублевкой скоро сравняемся. Правда, народ это не очень понимает, но поверь, скоро здесь такой бум начнется, лет через пять этот дом тысяч двести, а то и триста будет стоить. А если особняк поставить, так целый миллион поднять можно… Жаль, нет у меня сорока тысяч, я бы сам этот участок взял. Может, займешь, а? Через два года шестьдесят отдам.

Видно было, что парень хваткий по своей натуре, пронырливый, но Севастьян ему верил. В Степнянске не было таких цен, как тысяча долларов за сотку, но даже там и земля, и недвижимость дорожали день ото дня. А о Рублевке, о виллах за миллионы долларов он кое-что слышал.

– У самого столько нет, – покачал головой Севастьян. – Только тридцать тысяч.

– Ну, это несерьезно… Пойми, пока мы торговаться с тобой будем, другой покупатель появится, а цена до пятидесяти поднимется.

– Тридцать пять.

– Нет, сорок – и точка. Пойми, ситуация не та. Было бы это место гиблое, я бы уступил, а так не могу.

– Тридцать пять.

– Ну ладно, тридцать восемь – и по рукам.

Предварительный договор был составлен в тот же день. Севастьян внимательно изучил документы на дом, паспорта риелтора, хозяина дома, доверенности, но подпись под договором ставить не спешил.

– Десять тысяч залога – это слишком, – покачал он головой. – Снижай до трех – и нет проблем…

– Я на фирму работаю, начальник у меня, а у него требования…

– Тогда едем в Регистрационную палату.

Поездка отняла время, но она стоила того. Севастьян узнал, на кого зарегистрирован продаваемый дом, после чего позвонил дочери покойного хозяина. Та подтвердила, что действительно продает избу и участок через агентство недвижимости. Только тогда Севастьян отдал риелтору залог, подписал договор. И еще договорились о времени, когда можно будет заключить основной договор купли-продажи. Пришлось немного «подмазать», чтобы приблизить этот день вплотную.

– В дом можете въезжать хоть сегодня, – укладывая документы в портфель, сказал парень. – У нас все по-честному.

Он выглядел предельно серьезным, как человек, избавленный от необходимости хитрить в угоду делу. Договор заключен, задаток получен, а продолжение последует уже вне зависимости от того, захочет ли Севастьян подтвердить сделку или нет. Даже если покупатель откажется от дома, риелтор получит свой процент от залога. Хорошо, если так. Плохо, если он безвозвратно затеряется в огнях большого города вместе с деньгами.

Уставший Севастьян вернулся в подмосковную гостиницу, где жил вместе с Полиной. Номер он зарегистрировал на себя, а свою спутницу никак не оформлял, просто заплатил администратору, чтобы не возникало вопросов… Четвертый день здесь, и ничего, пока никаких проблем – во всяком случае, с законом. А вот к Полине у него вдруг появились претензии.

Она открыла ему дверь в номер и впустила его. Но при этом отвернулась и опустила глаза.

– Ну, и зачем ты это сделала? – строго посмотрел на нее Севастьян.

Не смогла она его обмануть: нос легко учуял запах коньяка.

– Что «это»? – не поднимая головы, глянула на него Полина.

– Хороший хоть коньяк или дерьмо?

– Да ничего, – пожала она плечами.

Номер большой, но неуютный. Кровать шаткая, диван продавленный, палас на полу протертый, телевизор черно-белый, в ванне ржавчина. И еще накурено сильно, но это уже вина Полины.

Она достала из тумбочки ополовиненную бутылку коньяка и стакан.

– Будешь?

– Буду.

Он забрал у нее бутылку, губами приложился к горлу и, не отрываясь, выпил все, что в ней оставалось.

– С ума сошел? – возмутилась она.

– А что, у тебя больше нет? Так я схожу.

– Ты что, алкаш?

– А ты?

– Просто мне скучно.

– Курим, пьем, да?

Он потянулся к пачке «Мальборо», вытащил оттуда сигарету.

– Ты же не куришь, – удивленно посмотрела на него Полина.

– Почему не курю? В армии курил. Потом бросил. А потом меня самого бросили. Ты бросила. Тоже после этого курил, правда, недолго… И сейчас закурю. А чего?

Он зажег сигарету, затянулся. С непривычки от резкого дыма запершило в горле, но голова не закружилась, как это было с ним, когда он только начинал курить. Он эффектно выпустил из легких струю дыма, отвел в сторону руку с зажатой в пальцах сигарете.

– Я же тебя люблю. Очень люблю. Ты вот Макара любишь, потому и пить с ним начала, и курить, и до кокаина опустилась. Так всегда бывает: или оба бросают, или оба начинают. Ты так намучилась в подвале, что у меня душа до сих пор болит. До сих пор понять не могу, как я мог обречь тебя на такие муки. Больше не буду над тобой издеваться. Куришь – кури, пьешь – пей, хочешь кокаин – ну, можно и это… Чего я тебя отговаривать буду? Может, кокаин – это здорово. Сейчас покурю, потом выпью. Завтра опять выпью. Послезавтра тоже. Там, глядишь, и наркота подтянется. Весело будем жить, Полинка. Утром пивка для рывка, в обед винца для поднятия… гм, тонуса, на ужин водки для заводки, потом снова в постель…