Любовь во время войны. Часть 1

Набрав в легкие как можно больше воздуха я толкнула ее, в тот же момент раздался сигнал об окончании занятия. Сердар уже протискивался сквозь толпу ко мне.

– Что случилось? – взволнованно спросил он.

В этот момент мой планшет принял входящий вызов, где мне официально было доложено о гибели моего отца.

– Мой отец... – я так и не смогла договорить фразу, рыдания захлестнули меня.

Сердар сгреб меня в охапку и быстро повел по коридорам, после чего отвез к себе. Все это время я скулила у него на груди, как побитый зверек. Чувство одиночества росло у меня внутри, выжимая из меня слезы. Я осталась совсем одна, больше в этом мире у меня никого нет. Я никак не могла успокоиться, это немыслимое чувство, что ты остался один во Вселенной доволило меня до иступления, а Сердар все это время молча сидел рядом и крепко обнимал меня за плечи. Я мертвым грузом распласталась у него на груди, пытаясь этими прикосновениями дать отпор поглащающему меня одиночеству.

Когда я немного успакоилась он осторожно спросил, что произошло. У меня не было сил говорить, и я открыла новости на своем планшете. После первых кадров с места проишествия меня снова начала бить дрожь, я снова разрыдалась. Сердар быстро выключил планшет и крепко прижал меня к себе.

– Он был единственным и самым близким человеком в моей жизни, - всхлипывала я.
– Теперь я совсем одна. Я его так любила.

Я никак не могла успокоиться.

– Ты не одна, - прошептал Сердар, - у тебя есть я.

Что произошло дальше я помню смутно, как будто дымка окутала комнату, я слабо понимала, что происходит, но мне было настолько одиноко, что объятий мне не хватало, одиночество душило меня, и мне срочно нужно было доказать ему чье-то присутсвие. Я подняла голову и впилась губами в губы Сердара. Он на секунду замер, а я продолжала его целовать, заполняя им образовавшуюся пустоту. Не знаю, хотел ли он в тот момент этого, но выбора я ему не оставила. Оттолкнуть меня тогда означало убить еще раз, а в тот день я уже была мертва – и он это понимал. Поэтому Сердар выбрал жизнь, начиная отвечать на мои поцелуи, сначала робко, а потом все увереннее. Я повалила его на спину и не отрываясь от его губ начала раздевать, он начал мне помогать, однако к моей одежде не прикоснулся, тогда я разделась сама. Наше единение длилось считанные минуты, минуты, которые вернули меня в реальность.

Когда все закончилось комната в раз стала четкой до рези в глазах, я села на кровати и быстро оделась. Он последовал моему примеру.

– Извини, - пробормотала я.

Он не ответил, только крепко обнял за плечи, и это меня успакоило.

Как ни странно, тот случай никак не повлиял на наши дружеские отношения. Разве только мы стали внимательнее к случайным прикосновениям, которые начали вызывать неловкость, отсутствующую ранее.

Тот случай мы не обсуждали, да и нечего было обсуждать. Все было ясно, я в момент слабости искала поддержки, он, как друг, не бросил в беде. Я знала, что у него есть невеста, и у меня даже в мыслях не было что-то разрушать, я искренне желала Сердару только самого хорошего.

4.

Думалось, что после похорон отца мне станет легче, однако ожидания мои не оправдвлись. С каждым днем я все яснее осознавала плачевность своего положения и все меньше стремилась завершить начинания моей прошлой жизни. Прямо говоря, университет мне перестал быть интересен. Постепенно, с приходом полного осознания произошедшего, апатия моя начала сменяться озлобленностью на тех, кто превратил мою жизнь в ад.

Сердар постоянно ругал меня за мою слабость, говоря, что я должна думать о будущем. Я думала, но с ужасом – ведь меньше чем через месяц мой друг должен был вернуться в Курдистан. Он получил знания и должен дальше противостоять врагу. От одной мысли об отъезде Сердара мне становилось так тоскливо, что хотелось выть.

Впервые безумная мысль поехать вместе с ним проскочила у меня в голове за неделю до его отъезда. Правда тогда она была больше похожа на фантазию, которую я быстро отогнала, но выселить ее из моих мыслей не получилось. Семя ее попало в мое подсознание, глубоко пустив корни, и с каждым часом росло и крепло в моей голове.

За два дня до отъезда Сердара я решилась на разговор.

После занятий я пригласила его пообедать вместе. До моей кваритиры было останвки три, но мы почему-то шли пешком. Я прокручивала в голове предстоящий разговор, думала с чего бы начать, но тема была настолько неоднозначной, что никакие толковые мысли не шли. В итоге я бросила эту затею, решив пустить все на самотек.

– Вкусно?
– уплетая спагетти с сыром - верх моих кулинарных способностей - спросила я.

– Очень, - честно ответил Сердар.

– А ты уже купил билеты назад?

– Билеты?
– улыбнулся он.
– Нас забирают военным самолетом.

– Я не хочу оставаться одна, - отложив вилку быстро проговорила я.
– У меня тут никого нет.

– Марина, я не могу остаться...

– Я и не прошу, я хочу поехать с тобой.

Перестав жевать, Сердар поднял на меня глаза.

– Ты шутишь?

– Почему шучу?

– Это просто глупость, - помотал он головой, отмахиваясь от моей идеи, - ты не видела войну, ты не знаешь, что это такое.

– Да, ты прав не знаю, но хочу узнать.

– Зачем?

– Это и моя война. Она гораздо ближе ко мне, чем может показаться, смерть моего отца - часть этой войны, значит и месть за него тоже. Сердар, я медик, я умею обращаться с оружием, раз уж на то пошло, я могу быть полезной.

– Месть? Горечь не лечится местью, горечь лечится временем...

Я тут же перебила его:

– Я не хочу ее лечить, лечить - значит ждать облегчения, я не хочу, чтобы мне стало легче, я не хочу забывать, я хочу справедливости. Разве ради этого не стоит жить. и, если надо, умереть?

– Красиво говоришь, но это только слова...

Я заговорила опять недослушав Сердара:

– А ты? За что воюешь ты?

Я прекрасно знала ответ на этот вопрос. Четыре года назад вся его семья - отец, мать и два брата - была убита армией ИГ, при захвате и чистке города.

Прием был запрещенным, но мне ничего не оставалось, кроме как пойти ва-банк.

– Разве ты не воюешь ради справедливости?

– Нет, - помедлев ответил Сердар, - у меня просто не было другого выхода.

– Ерунда, - снова перебила я его, - выход есть всегда, ты мог уехать, как сделали тысячи людей! Сердар, тебе было шестнадцать, никто не мог заставить тебя воевать, однако ты сделал свой выбор. Почему же ты хочешь помешать мне сделать свой?