Любовь за вредность
Шрифт:
— Ешьте наконец! Может, подобреете!
Я подчинилась. Хотя обвинение в озлобленности себе на ус намотала, но благоразумно оставила выяснение отношений на потом. Если поскандалить прямо сейчас, то и голодной можно остаться. Рыба просто таяла во рту. Я наслаждалась и совершенно не могла понять, чем вызваны такие затраты. Какой от меня прок? Если во времена тотального дефицита это еще можно было как-то объяснить — в книгах периодически возникала острая нужда, особенно у студентов, то в наше благополучное время это объяснение не выдерживало никакой критики. Вино я пить не стала, решив не
Евгений отодвинул от себя пустую тарелку, откинулся на спинку стула и звонко побарабанил пальцами по столу. Я поняла, что настало время объяснения, так сказать, момент истины. Вопросительно посмотрела на него исподлобья, чуть приподняв брови. Он немного смущенно прокашлялся.
— Итак, Аня…
Я чопорно его оборвала:
— Между прочим, Феоктиста Андреевна. Аня — это исключительно для близких друзей.
Он некрасиво выпучил глаза.
— Это не розыгрыш? Что-то я таких имен никогда не слышал…
Мне стало досадно. У меня редкое и очень красивое имя, между прочим. Если я и не пользуюсь им повседневно, то это не значит, что я вру.
— Вам что, паспорт показать?
Он отрицательно мотнул головой, явно выбитый из колеи.
— А Виктория говорила…
Я пренебрежительно скривила губы. Чего хорошего обо мне может сказать мой закадычный враг?
— Ну, представляю, что обо мне говорила Викуся…
Он удивленно уставился на меня.
— Викуся? Как-то вы странно сократили ее от Виктории…
— Да с чего вы взяли, что это от Виктории? Это от накося-выкуси. — И пояснила в ответ на его недоуменный жест: — Когда у нее что-либо просишь, причем исключительно по работе, ответ один. Ну, не по форме, разумеется, а по содержанию.
Он обалдело промычал что-то непонятное. Взял листик салата, задумчиво его пожевал, напомнив мне меланхоличного кролика. Собрав разбежавшиеся мысли, снова взялся за объяснение своих по меньшей мере странных мотивов:
— Так вот, я пригласил вас сюда…
Пренебрежительно сморщив нос, я противно захихикала:
— Пригласил? Это теперь так называется? Вы меня извините, но я несколько отстала от сленга нынешней молодежи…
Резко отринутый из когорты взрослых людей, Евгений с возрастающим раздражением скомкал бумажную салфетку и небрежно кинул ее на пол.
— С вами невозможно разговаривать!
Откровенно грезя о свободе, я мечтательно посмотрела в окно. Сумрачно заметила:
— А я и не хочу с вами говорить, не моя это инициатива. Так что давайте уже побыстрее высказывайте все, чего хотите, а то надоело мне тут…
Но он внезапно передумал. Встал и поближе подвинул чайный столик. С сомнением глядя на меня, принялся разливать чай и фигурно расставлять по столу тарелочки с восхитительными микроскопическими пирожными. Видимо, решил, что я еще не настолько сыта, чтобы подобреть. Я одним глазом посмотрела на этот безбожный соблазн. Он сухо спросил:
— Надеюсь, вы не на диете?
Вопрос был своевременным — после примерки моего любимого летнего льняного костюмчика эта идея влекла меня все больше и больше. Но пирожные выглядели так заманчиво, что я нехотя перенесла начало пищевых
ограничений на потом и протянула руку за соблазнительным шоколадным шариком, украшенным острыми белыми иголочками. Он с облегчением вздохнул и сел обратно. Налив себе кофе, о чем-то задумался, не сводя с меня изучающих глаз. Я невольно поежилась, стараясь понять, чем вызван такой пристальный интерес. Даже если я и измазалась в шоколаде, это не должно было заинтриговать его до такой степени.Но вот с десертом было покончено. Явно затягивая время, он убрал грязную посуду с глаз долой, налил мне вина и выставил из спрятанного в стене холодильника несколько видов мороженого.
Есть мне уж вовсе не хотелось, но мороженое было подлинной вершиной кондитерского искусства, и я нерешительно ткнула в него серебряной ложечкой. Евгений ничего не ел, отчего-то неуверенно морщась. Может, у него живот заболел? Внезапно мне пришла в голову разгадка его чудного поведения. Она была до безобразия примитивной.
И как я раньше не догадалась! Конечно, он хотел, чтобы я не третировала его обожаемую подругу. Точно! Наверняка она поплакалась ему на мое неадекватное к ней отношение, и вот я похищена исключительно для проведения воспитательных мер. А чтобы было не так обидно, накормлена вкуснейшим в моей жизни ужином. Если бы меня спросили, стоит ли выволочка такого обеда, я непременно бы заявила, что стоит.
Снисходительно усмехнувшись сидящему напротив меня мужчине, предложила:
— Не стесняйтесь, будьте так любезны! Начинайте уже заступаться за свою милую подружку. Я все пойму…
Он непонятливо уставился на меня.
— Вы это о чем?
Я услужливо подсказала:
— Вы же хотели попросить меня наладить отношения с Викусей? Так сказать, перестать вставлять ей палки в колеса… Не так ли?
Он пренебрежительно вытянул губы узкой трубочкой.
— Нет, конечно. Я просто хочу, чтобы мы получше узнали друг друга.
Слишком резко выдернутая из сулящей спокойную жизнь догадки, я глуповато захлопала ресницами.
— Это еще зачем?
Он кинул на меня возмущенный моей недогадливостью взгляд и насмешливо указал:
— Как правило, взрослые люди о таких вещах не спрашивают. А вы ведь изображаете из себя очень взрослую, не так ли?
Меня уязвил его пренебрежительный тон. Мне не нужно изображать из себя взрослого человека, я и без того достаточно взрослая.
— Никого я из себя не изображаю, вот еще. Я вас конкретно спрашиваю: какого лешего нам узнавать друг друга получше?
Он как-то неопределенно пожевал губами, поскладывал пальцы в непонятные фигуры и выпалил:
— Вы мне очень понравились!
Ну и ну! Это называется: врать надо меньше! Я смиренно поинтересовалась, не веря ему ни на грош:
— Чем это я вам понравилась? Легким хамством, что ли?
Он тяжело вздохнул, понимая, что разговор зашел не туда.
— И этим тоже… — Игнорируя мой скептицизм, упорно продолжил: — Я рядом с вами себя живее чувствую…
Вот оно что! Все сразу стало ясно. Его просто заела чопорность собственного окружения, и он подыскал себе шута горохового в моем лице. Я ему прямо об этом и сказала. Он аж в лице переменился, вскочил и завопил: