Любовь за вредность

Поскольку мое лицо никакого сочувствия не выразило, скорее наоборот, Юрий оставил неудавшийся вариант и просто предложил:

— Может, в кафе сходим?

В этот раз ответить не успела я. Евгений с высокомерным видом процедил:

— Мы едем домой!

К кому домой, он не уточнил, поэтому и дураку стало понятно, что дом у нас один, общий. Я с угрожающей миной уставилась на него, не желая выступать в роли сожительницы. Но он сделал вид, что все нормально, и деловито снял с рубашки невидимую пушинку. Светлые серые брюки и голубоватая рубашка подчеркивали его бронзовый загар.

Юрий посмотрел на мою недовольную физиономию, кое о чем догадался и колко попросил, скорее скомандовал:

— Может, подвезешь меня до моего дома? Я теперь живу около журналистского центра…

На улице жутко громыхнуло, и я нервно подскочила. Грозу я предпочитаю переждать в надежном месте, а не в маленькой машине. Но на мои возражения мужчины дружно объявили: «Ерунда! Ничего не случится!», схватили меня за руки каждый со своей стороны, вытащили из библиотеки и под чуть начавшим покапывать дождем усадили в машину.

Едва Евгений отъехал от здания, как началось светопреставление. Потемнело жутко, пришлось включить фары. Молнии огненными струями били прямо перед нами, заставляя меня зажать уши, чтобы не оглохнуть, и зажмурить глаза, чтобы не ослепнуть. Дождь хлестал так, что дороги моментально залило, и мы медленно плыли против течения по бампер в воде. Хорошо, что это был джип, а то бы мы застряли, как большинство маленьких машин, попавшихся навстречу. Когда гроза немного стихла, я, пытаясь отвлечься, чтобы было не так страшно, спросила у Юрия:

— Вы знаете, что теперь с вашей женой?

Не замечая подвоха, он честно ответил:

— Понятия не имею. Я давным-давно ее не видел. Знаю только, что она снова вышла замуж.

Я усмехнулась про себя. Все понятно. Значит, с дочерью он тоже не видится. Это вполне вписывалось в мой жизненный опыт. Я давно убедилась, что мужчина любит своих детей лишь тогда, когда любит их мать. Кончается любовь к женщине — кончается и любовь к детям. Как бы она ранее ни декларировалась. Мне хотелось спросить, а платит ли Юрий алименты на дочь, но спрашивать про деньги было неприлично. Он еще что-то говорил, что-то о своем горьком одиночестве, но мне он уже был совершенно неинтересен. Странно успокоенный Евгений в наш разговор не вмешивался, видимо, сочтя его вполне безопасным.

Но вот мы подъехали к центру, и Юрий вышел, многозначительно покивав мне на прощание. Я ждала очередной проповеди от Евгения, но он переключил скорость, вывел машину на трассу и поощрительно заметил:

— Как приятно, что вы умная женщина…

Чуть повернувшись к нему, я вопросительно приподняла бровь. Комплименты, конечно, и кошке приятны, но с чего он это взял?

Он понял мой невысказанный вопрос и пояснил:

— Вы сразу поняли, что он и с дочерью не видится. С глаз долой — из сердца вон.

Принахмурившись, я нелицеприятно подумала: а сам-то он как бы вел себя в этой ситуации? И тут Евгений в который раз меня поразил, ответив на мои невысказанные мысли:

— Я бы никогда при жене не гулял. При любимой, естественно… — И он многозначительно покосился на меня. — Да на другой я и не женюсь.

Этот намек мне вовсе не понравился. Прозвучал он так, будто Евгений пытается приучить меня к определенной мысли. Он, будто ни на что и не намекал, продолжил:

— Хотя, насколько я знаю, они с Таней женились по страстной любви. Но его надолго не хватило. Таня родила, а он загулял, благо возможностей выше крыши, он же преподаватель в универе, столько студенток под боком. Ну, Татьяна от него и ушла. Вернее, это ему пришлось уйти. Квартира-то была ее.

Осмысливая услышанное, я опустила голову. Он смотрел на меня и улыбался. Мне тоже хотелось ласково ему улыбнуться, но я сдерживала себя, уговаривая, что ничего не изменилось и мы по-прежнему чужие люди. Он провел по моей щеке костяшками пальцев и проговорил:

— Как я соскучился! Но даже и спрашивать вас не буду, соскучились ли вы. Правды вы мне все равно не скажете, это я давно усвоил.

Обвинение в неискренности мне по душе не пришлось, и я бросилась в атаку:

— Как вы могли скучать рядом с такой красоткой, как Викуся?

Евгений по-мефистофельски ухмыльнулся и с удовольствием констатировал, как ему казалось, неоспоримый факт:

— Ревнуете, да? Это приятно, хотя и напрасно. Мы с ней в первый же вечер так разругались, что отдыхать нам пришлось в разных отелях. Так что мы друг друга и не видели. Кстати, инициатором нашего разъезда стал Панкратов. И я до сих пор не пойму: то ли он Викторию пожалел, то ли меня видеть не мог. — Он сжал мою руку и спросил: — И почему бы это?

Мне было понятно почему, но Евгению знать об этом вовсе не обязательно. Я сделала невинное лицо.

— Понятия не имею.

Но видимо, переиграла. Он задумчиво сказал:

— Вот оно что. Я об этом догадывался, но уж больно верить не хотелось. Он вам предложил стать его любовницей?

Я сердито хмыкнула.

— То есть так же, как и вы? Нет, и не думал!

У него на скулах выступили темные пятна, но он, не отвечая на мою подначку, продолжил демонстрировать свои дедуктивные возможности:

— Он сказал вам, что вы ему нравитесь? Да?

Он пытливо смотрел на меня, выискивая на моем лице подтверждение своим выводам. Я запаниковала. Все это походило на игру «горячо-холодно», в которой я никогда сильна не была. Постаралась перевести разговор на другое, спросив его о какой-то ерунде, но он на мою уловку не поддался, упорно роя носом землю:

— Он вам в любви признался! Точно! Что-то вроде «последняя любовь — самая нежная»… А вы ему отказали. Так же, как и мне. Вот почему он относился ко мне с таким раздражением, что даже мои родители это заметили. Меня мать потом долго пытала, чем я досадил дяде Гене…

Мне не понравился столь издевательский тон. Геннадий Петрович его никак не заслужил. Я холодно спросила:

— Даже если это и правда, вам-то лично что до этого за дело? Какое вы имеете право совать нос в чужие дела?

Он замолчал, что-то обдумывая. Потом легко согласился:

— В самом деле, никакого. Уже одно то, что вы ему отказали, делает его таким же пострадавшим, как и я…

Я раздраженно его поправила:

— Он мне ничего не предлагал, и, следовательно, я ему ни в чем не отказывала!

Евгений по-мальчишечьи хохотнул:

— Естественно, не предлагал! Если вы сидели с таким же чопорным видом, как сейчас, конечно, он ничего не предлагал! Он же умный человек и понимает, когда можно предлагать, а когда это бесполезно! Должен же он был сохранить лицо, черт побери!