Любовь... Любовь?

— У тебя сегодня плохое настроение, да?

— Не заметил.

— А я заметила, — говорит она. — Я что-то не то сказала или сделала?

— Нет. Конечно, нет.

Видно, настало время сказать ей все, но я никак не могу решиться. Как могу я это сделать после того, что было всего полчаса назад? Она никогда не поймет. И конечно, решит, что у меня с самого начала было так задумано.

— Но что-то все-таки с тобой неладно, верно? — говорит она.

— Просто все мне надоело. Не очень доволен я и работой. Я сам не знаю, что со мной. Раньше я всегда был всем доволен.

— Может, тебе стоит поменять работу? — говорит она.

— Возможно. Возможно, мне бы следовало уехать — куда-нибудь в Бирмингем или в Манчестер... переменить обстановку.

— Тебе бы этого хотелось? Уехать из Крессли?

Я пожимаю плечами.

— Не знаю. Может, мне и там было бы так же плохо. Порой мне кажется, что просто мне осатанело работать. Знаешь, на той неделе нас вызывал к себе Олторп. Меня и Конроя... — Ия рассказываю ей про драку, опуская то, что ее вызвало, а также то, что я укусил Конроя.

— Ты что же, не ладишь с Конроем?

— О, парень он башковитый и цену себе знает. А я, как увидел, что есть возможность вставить ему фитиль, не выдержал. Зато теперь он нравится мне куда больше, чем раньше. Нисколько не скукожился, когда Олторп принялся на него тявкать, а как потом он держался с Хэссопом — красота, да и только. Просто удивительно,

142

что Хэссоп тут же его не выгнал. Конрой сам на это напрашивался.

— Мне всегда казалось, что он какой-то ненормальный, — говорит Ингрид. — Вот уж с кем я бы не хотела остаться вдвоем.

— С кем? С Конроем?

— Нет, с мистером Хэссопом.

— Но почему же? Что в нем плохого? — Это какое-то новое мнение о Хэссопе.

— Он как-то так смотрит на тебя. Точно рентгеном просвечивает, как говорят машинистки.

— Кто? Старик Хэссоп? Неужели он к кому-нибудь пристает?

— Да нет, он всегда держится очень корректно и на расстоянии. Никогда слова лишнего не скажет. Но он так на тебя смотрит, что, кажется, пронизывает тебя насквозь и даже мурашки бегут по телу.

— Вот уж никогда бы не подумал, что у него такие склонности. Я тебе не рассказывал, как я ездил к нему домой с поручением, когда он болел гриппом?

Я знаю: рассказать Ингрид — все равно что рассказать всему нашему женскому коллективу, но как-то мне сейчас безразлично, если даже это и обойдет всех сотрудников и Миллер узнает о моей трепотне. Надо же о чем-то говорить, пока не перестал дождь, раз уж мы не можем уйти отсюда.

— ...и вот спускается она с лестницы в этом своем капоте, с большим конвертом в руке, и я начинаю нести всякую чушь насчет того, что, мол, надеюсь, мистер Хзссоп скоро выздоровеет и так далее, а она мне вместо ответа: «Все тут, в конверте».

— Как, как она сказала?

— Все тут, в конверте. Вот что она сказала в ответ на мой вопрос, как чувствует себя Хэссоп, и сунула мне в руки конверт.

— О господи!

— Но самое чудное произошло, когда я выходил из дому... Я открыл дверь, и только она увидела солнечный свет, как бросится ко мне да как закричит: «Закройте дверь! Закройте дверь!» Можно подумать, что она боялась рассыпаться и превратиться в прах, как, говорят, бывает с вампирами.

143

— Фу! — вздрагивает Ингрид. — У меня даже мурашки пошли по коже. Ну и что же было дальше?

— Я выскочил на улицу. И не успел я поставить ногу за порог, как дверь с грохотом захлопнулась. Задержись я на несколько секунд, и меня бы вышвырнули на улицу через окно.

— Ну, скажу я вам... — говорит Ингрид и хихикает. Она скрещивает руки на груди, словно прижимает к себе рассказанную мной историю, чтобы в целости донести ее до своих подружек. Завтра к обеденному перерыву она облетит уже всех наших сотрудников, но мне все равно. Я смотрю вдаль, в глубину парка.

— Дождь вроде не очень сильный. Так что побежали.

Делать нечего: приходится еще немного пообниматься, прежде чем она решится уйти. И пока она приводит себя в порядок, я шагаю по асфальту аллеи и чувствую, как во мне нарастает раздражение. Мне хочется остаться одному — немедленно, сию же минуту, чтобы подумать обо всем, что произошло, и решить, как вести себя дальше. Но я знаю, что мне надо проводить ее, и рад, что темно: странно, но я не хочу, чтобы нас видели. Очень будет плохо, если кто-нибудь, кто знает нас обоих, повстречает нас и сделает далеко идущие, но совсем не верные выводы.

Наконец она готова, и мы двигаемся к воротам.

— Ты уже отутюжил свой парадный костюм? — спрашивает она.

Раздражение еще не исчезло, а потому я переспрашиваю: «Парадный костюм?» — хотя прекрасно знаю, о чем идет речь.

— Ну да, для бала.

— Для того самого? Я надену фрак, разве я тебе не говорил?

Вот вам еще пример. Я с таким нетерпением дожидался нашего бала, потому что в этом году я мог бы прийти туда со своей девушкой. И я был так счастлив. Эх, почему нельзя полюбить девчонку и оставаться ей верным всю жизнь? Почему все так сложно? Сейчас я думаю о том, что лучше бы я не видел ее никогда. А первое свидание... Я не знал, куда себя девать — там мне не терпелось поскорее ее увидеть. А теперь... Никогда я не сумею объяснить этого ей. Я уж знаю, что никогда.

— Что с тобой? — спрашивает она.

— А что?

144

— Ты вздыхаешь. Да так тяжело, точно у тебя на плечах весь мир.

У меня и в самом деле такое чувство, будто на плечах у меня весь мир — и какой же это прекрасный, тихий мир!

— Ты ничем не расстроен? — спрашивает она. — Сегодняшний вечер тебя не огорчил?

— Конечно, нет.

А почему я, собственно, должен быть огорчен? Если я и противен себе, то не поэтому. А потому что понял: ничто нас не связывает. Не только девчонкам есть что терять, я тоже потерял кое-что сегодня из-за девушки, которую я вовсе не люблю и которая даже не очень мне и нравится. Но кое-что я, пожалуй, и приобрел — известный опыт. Да, наверно, это можно назвать опытом.

Я думаю об этом всю дорогу, пока мы идем через парк и затем по улицам, к ее дому. Пусть потихоньку само отомрет, решаю я, охладеет, остынет. Я считаю, что она имеет право на что-то лучшее, но знаю, что никогда не смогу ей этого объяснить.

— Когда мы теперь увидимся? — спрашивает она у своей калитки.

— Завтра.

— Не на работе же, глупый, — я не то имела в виду.

— Боюсь, что в эту субботу не удастся. Да и в воскресенье тоже. Один старый приятель приезжает ко мне на выходной. Мы не виделись несколько лет. Во всяком случае, мы ведь встретимся на работе. А сейчас очень трудно условиться. Я понимаю, что она не может не почувствовать охлаждения во мне, даже если и не догадалась, что я все вру насчет приятеля. И все-таки едва ли она может понять, насколько я к ней охладел. Откуда ей догадаться?