Любовница. По осколкам чувств

– А дальше?

– Дальше нас вернули матери через какое-то время. Она клялась и божилась, что больше в рот ни капли, что дети – это все для неё. Свет в окне! Но её красивые речи закончились примерно через неделю, и она снова села на стакан. Закончилось все трагично. Спустя почти год после ухода отца, мамы не стало.

– Она не…?

– Нет. Она просто нажралась как свинья. Упала, потеряла сознание и утонула в луже. Детям такие подробности обычно не рассказывают, но наша любимая соседка постаралась.

– Но почему детский дом, Лера? Отец-то твой жив?

– Да, Дань. Жив, здоров и очень даже упитан. Они с любовницей завели себе французского бульдога, а еще пару лет назад взяли из приюта маленького мальчика на воспитание.

– Тогда я вообще ничего не понимаю.

– Когда мы попали в учреждение, конечно, опека сразу же связалась с моим отцом. Тот даже пришел. Не один. С Жанной. Он все время держал ее за руку и преданно заглядывал ей в глаза. Но когда встал вопрос, что отцу нужно забрать четверых детей, то его любовница резко изменилась в лице. А потом просто сказала отцу: «выбирай, либо я, либо они – мне чужие дети не нужны». Отец выбрал не нас. А дальше продажное бюрократическое колесо закрутилось в полную силу. Детей не делят, но здесь получилось иначе. Я только знаю, что Степу и Пашу забрали разные семьи в Америку, а Вику увезли в Европу. Я же в свои тринадцать лет оказалась одна. Подросток. Все думают, что в таком возрасте нам уже не нужны родители. Боятся пубертата, неконтролируемого поведения. Да и просто не прикольно, всем же хочется повозиться с малышом, а тут я – почти взрослая.

– Ясно, – потянул я.

– Остальное ты знаешь, – пожала плечами.

– И твой отец никогда не выходил с тобой на контакт?

– Пусть только попробует! Он бросил свою семью, своих собственных детей! И ради кого? Ради любовницы, – последнее слово она буквально выплюнула из себя, – ради дырки, ради похоти. Он для меня больше не человек – он животное!

Лера еще что-то возмущенно шипела, но я уже не слушал её. Я прикидывал в своей голове возможности и перспективы. Какие? Ну такие, где мне не хватит отпущенного времени на Шри-Ланке с ней, и я захочу продлить эту связь чуть дольше.

А что? Девочке из детского дома будет легко запудрить мозги. Девочка из детского дома согласиться на все.

М-да, хороший вариант. Мне подходит.

Глава 18 – Он не кусается

Лера

Утро нового дня встречает меня мерным покачиванием яхты на бесконечных бирюзовых водах Индийского океана. За окном ярко светит солнце, а по моему бедру плавно скользит ладонь Данила. Я замираю, глотая страх, но он только тихо смеется и прикусывает мне шею в районе затылка.

Это…приятно.

– Доброе утро, – шепчет он и я чувствую, насколько оно доброе для него и недоброе для меня.

У него – колом. И мужчина прижимается ко мне так, чтобы я это явственно почувствовала.

– Дань, – сбиваюсь я на затравленный шепот.

Но он только сгребает меня в охапку. Быстро и страстно пробегаясь по всем изгибам и впадинкам. Наклоняет темноволосую голову, чуть прикусывает сосок, влажно целует его и спускается еще ниже, замирая в районе пупка.

Дышит часто. Тянет носом. Мурчит как настоящий большой кот.

Чертов лев-тигр.

– Лер…

– М-м?

– Я такой голодный.

– Да? – низ живота сводит горячей и сладкой судорогой, а сердце стягивает ледяной коркой страха.

– Просто пиздец.

– Матершинник, – фыркаю и выгибаюсь.

Его пальцы неспешно и чувственно потирают сосок. Играют с ним. Чуть пощипывают.

– Мат – это прекрасно и вообще не ругательство, а слово с расширенным эмоциональным диапазоном. Но! Только в устах мальчиков.

– Вот как?

– Короче, это всё ужасно прекрасно, но надо как-то выбираться из этой постели, Лера, иначе у меня форменно вытекут мозги, – затем поднимает на меня свои черные глаза, пронизывает взглядом и добавляет, – и член отвалится.

Фыркаю. А он ржет.

Придурок.

– Да, я уже понял, что тебя не впечатлил, но я собираюсь реабилитироваться в твоих глазах.

– Собирает он, – закатываю я глаза, а затем взвизгиваю.

Это Даня в одно движение поднимается и стягивает меня за ногу с кровати, а затем, словно пещерный человек, закидывает мою тушку себе на плечо и тащит в душ. И там снова намывает – сам. Я немного расслабляюсь, потому что четко понимаю – он не собирается меня трогать.

Пока.

Только касается все время, поджигая во мне петарды и заставляя чувствовать то, что чувствовать страшно.

Мы одеваемся, затем завтракаем, а потом я с удивлением вижу, что яхта причаливает к огромному порту. Почему-то пугаюсь, вспоминая, что он однажды уже собирался ссадить меня на берег. А вдруг опять?

– Дань? – осторожно спрашиваю я дрожащим голосом.

– Я хочу показать тебя доктору, – невозмутимо отвечает он, попивая кофе.

– Зачем?

– Ты вчера так плакала, Лера. Я переживаю за тебя.

Он говорит, а я тут же свожу бедра вместе. Да, между ног у меня немного болезненные ощущения и чуть тянет низ живота, но, в целом, я чувствую себя, нормально.

– А может не надо?

– Может и не надо, но я предпочитаю все же перестраховаться.

– Боже…, – я устало тру пальцами лоб.

– Не волнуйся так, я отвезу тебя в лучшую в Коломбо клинику. Мне просто нужно знать…

Он затихает, а я про себя заканчиваю его фразу:

Мне просто нужно знать, когда я смогу снова трахать тебя…

– Знать, что с тобой всё в порядке.

Бух – это в сердце на полной скорости врезался КамАЗ с сахарной ватой.

Он просто заботится обо мне. Ну так почему же я все сворачиваю в другое русло? Наверное, просто привыкла, что всегда сама за себя? Может потому, что обо мне никто и никогда по-настоящему не волновался?

Именно поэтому я послушно еду с ним в частную клинику в самом центре столицы острова, а там смиренно жду, когда меня посмотрит доктор – очень милая женщина средних лет. После осмотра она говорит только по-английски и только с Данилом. И все время тепло мне улыбается.

– Какой диагноз? Жить буду? – не выдерживаю я и все-таки начинаю задавать вопросы, когда мы уже медленно движемся обратно к яхте по запруженным городским улицам.

Вокруг какая-то невообразимая неразбериха. Все гудят, кричат, подрезают друг друга. И только Данил, словно равнодушный питон, неспешно движется вперед, ощущая себя в этой суматошной возне абсолютно вольготно.

– Ты да, – кивает мужчина, – а вот насчет меня есть некоторые сомнения.

– С тобой что-то не так? – хмурюсь я, заглядывая ему в глаза.

– Ну, это же я остался без сладкого дня на два-три, – кривляется он, смешно изображая мимику и жестикуляцию моего доктора.

– Господи! – начинаю в голос хохотать я, – Ты озабоченный!

– Не озабоченный, а сраженный наповал твоей красотой, – приподнял кверху указательный палец.

– Ой-ли?

– Я просто говорю все, как есть, и ничего от тебя не скрываю. Увидел – обомлел. До сих пор как под кайфом хожу, а приходится не пировать, а облизываться. Горе, Лер!