Любовник богини

Но это — ночью. А днем белые сагибы увидят… увидят не что-нибудь, а казнь слоном!

Какое-то время и Василий, и Реджинальд тупо смотрели на хозяина, затем переглянулись. Не сказать, что их так уж пугало зрелище смерти: все-таки оба прошли кровопролитнейшую войну, видели и казни — расстрелы вражеских лазутчиков, захваченных дезертиров, например… Но у обоих как-то не укладывалось в голове, что организованное убийство может быть экзотическим зрелищем! Оба мечтали об охоте на тигров — по всем туземным обычаям, со слонов, на которых сидят стрелки, а перед ними цепью идут загонщики, криками вспугивают тигра, перегоняют его с места на место и в конце концов доводят до такой безумной, лютой ярости, что он забывает о страхе, об инстинкте самосохранения и бросается на людей.

Вот это, понятное дело, развлечение! А наблюдать за убийством… вдобавок казнью слоном… Что, слон будет топтать какого-то бедолагу, что ли?

Лишь вообразив это, Василий ощутил, как остатки завтрака подкатили к горлу, и совсем уже собрался заявить: «Нет уж, увольте, слуга покорный!» Судя по выражению лица Реджинальда, раджа-инглиш испытывал сходные ощущения и готов был произнести то же самое. Однако магарадже Такура нельзя было отказать в наблюдательности! Заметив нескрываемое отвращение на лицах своих гостей, он сделал сладкую, как мед, улыбочку и нежнейшим голоском заявил, что казнь сия — необходимое жертвоприношение Кали, без этого просто-таки праздник не в праздник! И вообще — эта богиня не из тех, кто стерпит непочтительное к себе отношение. Можно называть Кали ужасной, кровожадной, черной, однако с ней никто не рискует ссориться. Все-таки супруга самого Шивы-разрушителя!.. И магараджа уже несколько дней находился в великой растерянности, поскольку совершенно не представлял, кого из своих верных слуг принужден будет казнить. Все-таки смерть, даже в умилостивление богини, для человека наказание, а никого из слуг не за что, ну совершенно не за что было наказывать! Магараджа, дескать, уже совсем было решился метать жребий, предоставив право выбора самой Кали, вернее, ее жрецам, как вдруг вчерашний день даровал разрешение мучительного вопроса. Жертва найдена!

— Вчерашний день? — переспросил, недоумевая, Реджинальд. — Что же произошло вчера?

Магараджа укоризненно покачал головой.

— О мой дорогой, несравненный друг! — проворковал он. — Неужели вы забыли?.. Нет, я не корю вас, я завидую: молодость обильна впечатлениями, и новые естественным образом заслоняют старые. И все-таки… спросите у вашего русского друга, и он скажет, что оплошность, подобная вчерашней, не должна была остаться безнаказанной. По вине моего садовника едва не погибла одна из прекраснейших женщин, которую когда-либо зрели стены моего дворца, а посему…

— Несуразица какая! — вспылил Василий. — При чем тут ваш садовник?! Не он же, в конце концов, укусил Варень… я хотел сказать, мэм-сагиб… ну, словом, мисс Барбару. Поди, и раньше в ваш цветник заползали змеи — тут их вообще хоть пруд пруди, разве убережешься?!

Широкая улыбка магараджи стала еще шире и как бы даже превзошла пределы, отпущенные природою.

— Он мой слуга, — произнес магараджа медовым голосом, в котором, впрочем, ощущалась изрядная примесь меди. — Я его хозяин. И я волен в его жизни и смерти.

К то муже…

Василий прикусил язык. Эта речь была ему понятна.

Он тоже был хозяином, тоже был волен в жизни и смерти своих рабов. Конечно, он их не убивал, нет, не убивал, но насчет изрядной порки ни у кого позволения не спрашивал. Так что зря он всей тяжестью своего негодования навалился на этого коротышку с кольцом в носу. Невежа, ну невежа, истинный русский медведище! И магараджа ничего не обязан ему объяснять. Однако же объясняет…

— А главное, — продолжил магараджа, — о примерном наказании для этой твари меня просила мэм-сагиб Барбара.

Потом, уже гораздо позднее, когда Василий вспоминал этот безумный день, он понимал, что зрелище, предъявленное ему и Реджинальду, было одним из самых страшных, виденных им за всю жизнь.

Привели слона, а к его задней ноге привязали длинной веревкой ногу жертвы. Как ни тошно было Василию глядеть, он все-таки всматривался в казнимого, отчаянно боясь увидеть знакомые черты, узнать того красивого высокого индуса, который таким чудесным образом спас Варе… ну, эту… Было бы ужасно, если бы именно он был обречен на смерть, и за что? За спасение человеческой жизни! А за что казнили садовника? Индусы жестоки, как и все восточные люди, для них жизнь человеческая — даже не копейка, а ломаный грош, однако ни в чем не виноватого, в сущности, человека убивали по просьбе женщины — красивой, прелестной женщины! Вот что не укладывалось в голове Василия, вот что добавляло ужаса картине, которая и без того была страшной, отвратительной…

Садовник был связан и лежал недвижимо, издавая короткие, едва слышные стоны. Наверное, он был не в себе, потому что не кричал, не молил о пощаде. А может быть, заранее знал, что это напрасно.

Тем временем махут — погонщик слона — понукнул громадное животное двигаться, и тот сделал первый, очень медленный шаг: слоны ведь вообще весьма степенны.

Да, все делалось крайне медленно. Слон шел и шел.

Поначалу казнимый не испытывал резких толчков и тащился по земле на спине, раздирая ее в клочья. Теперь он начал стонать громче.

Постепенно махут ускорял ход слона, и тогда, похоже, жертва начала испытывать ужаснейшие толчки, потому что слон раскачивается при ходьбе, а сила его невообразима.

Несчастный кричал, кричал… и вдруг умолк. Потом оказалось, что от удара о землю ему оторвало нижнюю челюсть.

Садовника швыряло из стороны в сторону так, что к завершению казни его мясо и кости превратились в сплошное бесформенное месиво, которое бросили на съедение воронам — ведь вороны, как и совы, птицы Кали.

А Василий подумал, что эта казнь способна порадовать самое свирепое воображение. Как жаль, что проклятущая мэм-сагиб не зрела ее! Вот уж потешилась бы, вот порадовалась! А может быть, содрогнулась бы даже ее закоренелая в жестокости душа. Глядишь, зареклась бы лютовать!

Хотя едва ли. Таких небось ничем не проймешь. Недаром Василий невзлюбил ее сразу, еще не видя. Ему только невыносимо было вспоминать, как взывал к небесам, моля оставить ее в живых, как прижимал ее к себе, — и сердце разрывалось от боли. Пожалуй, камень королевской кобры сыграл очень малую роль в исцелении дочери Бушуева (Василию теперь даже имени ее называть не хотелось!). Небось такую змеищу-то не всякий яд возьмет. Та кобра, затаившаяся среди роз, небось сама отравилась и сдохла, цапнув лилейную ручку этой гадины!

Василий покосился на Реджинальда. Его приятель был бледен, однако весьма оживленно болтал о чем-то с любезным хозяином.

Верно, у англичан нервы крепче, а может быть, Реджинальд уже столько навидался тут всякого, что кожа у него сделалась крепкой, будто слоновья. Правда что, Реджинальд ведь сам рассказывал: взбунтовался у них какой-то полк сипаев [19] , так они половину мятежников перестреляли, половину порубили, а зачинщиков привязывали к жерлам заряженных пушек и давали залпы…

19

Сипаи — так назывались наемные войска индусов па службе у англичан.

Пожалуй, его не Проймешь зрелищем казни какого-то садовника, вдобавок шудры.

И… и он, кажется, вовсе спятил! Просит магараджу, чтобы тот через свою супругу передал «очаровательной мисс Барбаре» пожелания скорейшего выздоровления: ведь завтра чуть свет предстоит возвращение в Беназир.

Пожелания скорейшего выздоровления! Очаровательной мисс!.. Да чтоб вас черти-дьяволы побрали!

— Полагаю, леди Агата была бы в восторге от изысканного зрелища, которым нас нынче попотчевали вместо обеда, — со всем возможным ехидством прошипел Василий, улучив минутку, когда магараджа отвлекся от гостей.