Любовник богини

Что-то темно-серое сдвинулось вдруг, ожило на одном этом корне-стволе. Варя вскрикнула, но это был только хамелеон — обманчиво-свирепый, с сонными глазами хамелеон, пытающийся подобраться к гнезду древесных муравьев.

— Брысь! — сказала ему Варенька. — Иди вон травку пощипи, серый!

Хамелеон, словно обидевшись, сделался изумрудно-зеленым и мгновенно исчез в высокой траве.

Варенька с сожалением поглядела ему вслед. Ей было грустно, что волшебная ящерка сбежала, но не хотелось, чтобы он залез к муравьям, которые сшили свой муравейник из нескольких листьев лимонного дерева.

Это было самое удивительное гнездо из всех гнезд на свете! Три листочка, плотных, зеленых, растущих на одной ветке, были сложены краями так, что между ними образовалась как бы пригоршня. И листья эти были не просто сложены, а прочно скреплены по самым краям.

Хозяевами гнездышка были светлые муравьи на длинных тонких ножках, с высоко поднятым брюшком и очень длинными усиками. Словно для того, чтобы показать изумленной зрительнице свое умение, несколько муравьев взобрались на край одного листа, а другие — в таком же ряду на противоположном листе. Муравьи вдруг крепко схватили челюстями края своих листьев и стянули их вместе. В это время изнутри метались туда-сюда другие муравьи, держа в передних лапках личинки, и, чудилось, смазывали ими оба листа.

Это были чудеса какие-то! Варенька огляделась и увидела, что на этом дереве чуть не из всех листьев были построены хижины зеленых мурашей, однако, похоже, дерево от этого не страдало: листья были живыми, не засохшими.

Вдруг светлые тени ринулись с вышины баньяна и заставили Варю вскрикнуть. Это были обезьяны — обыкновенные хульманы. Испугав Вареньку, они и сами испугались и, не тронув муравьев, уселись на ветках.

Смешные черные мордочки и черные кисти верхних лап выделялись на желтовато-серой шерсти. По преданию, первый хульман выкрал плод манго из волшебного сада какого-то чудовища-ракшаса, чтобы отдать его людям, но злой ракшас поймал дерзкого похитителя и приговорил его к сожжению на костре. Проворный и ловкий хульман сумел погасить костер, но обжег себе мордочку и лапки, которые с тех пор так и остаются черными, что не мешает им быть такими же выразительными, как у всех остальных обезьян. Вот и сейчас мартышки застыли в пресмешных позах: одна из них зажала себе уши длинными тоненькими пальчиками, словно человеческий голос показался ей слишком громок. Другая закрыла глаза черными ладошками, явно перепуганная видом Вареньки, третья — рот, чтобы не запищать, а четвертая спрятала за спину лапки, словно опасалась, что человеческое существо подаст ей руку!

Тревога, выразившаяся на черных курносых мордочках, была такой нелепой и забавной, что девушка тихонько засмеялась. Однако улыбка сошла с ее губ, когда она вдруг осознала, что чернолицые хульманчики невольно приняли четыре знаменитые позы «обезьяноксоветчиков», которые она прежде видела многократно повторенными в костяных, деревянных, мраморных фигурках. Да ведь точно так сидят обезьянки, уверяя, что вся мудрость мира заключена в четырех советах: ничего не слышу, ничего не вижу, никому ничего не говорю плохого и ничего плохого не делаю!

Варенька торопливо обежала взором обезьяньи мордашки. На трех черные глазки были испуганно вылуплены, а четвертая обезьянка жмурилась так старательно, словно смертельно боялась посмотреть на Варю.

— Открой глазки, — ласково попросила та. — Неужели я тебя так напугала? Неужели?..

Она осеклась, заметив, что три обезьянки глядят вовсе не на нее. Их взоры были завороженно устремлены на кого-то стоящего за ее спиной.

Так вот кого испугалась четвертая обезьянка! Вовсе не Вареньку, а… Она резко обернулась, подумав, что это, конечно, Василий проснулся и пошел ее искать, а значит, она не успела…

Да, она не успела увидеть того, кто таился за спиной: он напал на нее раньше.

Часть III БОГИНЯ ЛУНЫ

1. Если бы оглянуться…

От первого удара Василий успел увернуться, а второго, по счастью. Не последовало. По счастью — потому что он убил бы Бушуева — даром что тесть! — если бы его кулак достиг цели. Целью было лицо Василия…

Но Бушуев вдруг замер с занесенной рукой, уставившись в его бешеные, побелевшие глаза. Потом побагровел, захрипел, схватился за горло и рухнул навзничь, где стоял.

Василий и Реджинальд кинулись к нему.

— God! God! [27] — бормотал англичанин, беспомощно всплеснув руками. — Он умер… Он умер?!

Голова Бушуева колотилась о землю, налитые кровью глаза закатились, скрюченные пальцы вцепились в землю, словно пытаясь удержаться, противиться той страшной силе, которая норовила унести его в те неведомые, мертвенные миры, где, может быть, уже находилась его дочь.

Василий прижал руку ко рту. Ох, лучше бы Бушуев ударил его, нет, лучше бы убил на месте! Сейчас он был бы спокоен, всевидящ… а может быть, уже встретился бы с милой сердцу, которая прошла по его жизни, как заря утренняя проходит, — и закатилась за горы, за леса.

27

Боже! (англ.)

Он впился зубами в ладонь, глуша стон. Ноги вдруг затряслись так, что Василию показалось — вот сейчас упадет. Он отошел и сел, прислонившись спиной к толстому, серому, подобному слоновьей ноге стволу.

Откуда-то прибежал Нараян с целой охапкой темно-зеленой травы, похожей на крапиву. Руки его были обернуты кусками ткани, и Василий тупо смотрел, как он сбросил с Бушуева нелепые деревянные сандалии с пуговкой, которую надо было зажимать между пальцами, и принялся растирать этой травой его босые ноги.

Они мгновенно покраснели, будто ошпаренные, и Василий понял, что трава и впрямь схожа с крапивой. Он даже знал некогда ее название — знал, да забыл и теперь изо всех сил старался вспомнить, словно от этого зависела жизнь. И он вспомнил. Трава называлась кузинах и применялась при солнечных ударах и падучих как средство отвлечения крови от головы — получше даже, чем пиявки. И В самом деле — вскоре Бушуев перестал биться головой о землю и открыл глаза. Правда, они еще были затуманены, однако лицо его уже приняло нормальный цвет, и он озирался со вполне осмысленным выражением такого горя и отчаяния, что Василий только зубами скрипнул от чувства полной безысходности.

— Варя… Варюшенька где? — пробормотал Бушуев. — Не воротилась? Ох, лихо, лихо… Что далее, то хуже!

Дайте встать — пойду по следу ее, разыщу!

"Не скоро ты еще сможешь идти, — подумал Василий, глядя на ноги Бушуева, покрытые от подошв до колен кровавыми волдырями. — Нараян постарался на славу.

Даже если бы хотел нарочно тебя обезножить и нас тут надолго задержать, не мог бы лучше придумать!"

Он сидел, бессмысленно озираясь по сторонам. Поляна была пуста, и джунгли за нею — тоже пусты. Даже обезьян не было, даже птиц. Словно их тоже похитили вместе с Варенькой и унесли… куда? О, знал бы он! Знал бы он, кто превратил этот путь, широкий, исполненный счастья, который, чудилось, навеки простерся перед ним и женой, в непроходимую болотину, в пропасть отвесную, в обрывистую тропу еще похлеще той, с коей вчера сорвался Реджинальд!.. О, знать бы, кто содеял сие, — Василий жизнь положил бы, чтобы найти его и отомстить. Даже если Варенька уже мертва, он отыскал бы своего лиходея и, забыв о христианском милосердии, о человеколюбии, заставил бы его пройти через все стадии отчаяния, которые он испытал нынче поутру, проснувшись — и не найдя ее близ себя: беспокойство, постепенно перешедшее в тревогу, затем опасение, страх — и наконец беспросветный, безнадежный ужас, занавесивший весь мир вокруг непроницаемым черным покрывалом.

Но она еще жива. Нет, не потому, что Кангалимма, эта древняя обманщица, трусливо затаившаяся где-то, эта лживая колдунья, посулила им умереть в один день!

Василий впился ногтями в кожу ладоней до боли, до крови. Он готов был вытерпеть какую угодно боль, чтобы заглушить в себе эту муку мученическую, это чувство: она жива, она зовет его на помощь, а он не знает, где, в какой стороне бесконечного мира ее искать!

Когда Вареньку укусила змея, когда ее увезли из шатра тхагов-душителей, Василий тоже испытывал страшное отчаяние, но не такое всепоглощающее. Тогда почти сразу появлялся Нараян и спасал или подсказывал, куда идти, что делать для спасения Вареньки. Василий в глубине души уже уверовал, что Нараян, подобно божественным советчикам-адитьям, видит все насквозь и охраняет окружающее, однако… однако и Нараян сидит сейчас на траве, видимо не зная, что делать, угрюмо, незряче вперив глаза в блестящего своей темно-серой шерсткой молоденького йангуста, который забавлялся с какой-то толстой темной веревкой.