Любовник Дженис Джоплин
Шрифт:
* Это отель «Челси»? (англ.)
Ночью Давид встал выпить воды и увидел в гостиной раскрытый чемодан, полный денег, оставленный там Чато. «Зачем он принес сюда эти деньги? Нельзя ли взять, сколько мне не хватает, чтобы уехать в Калифорнию?» Давиду больше всего на свете хотелось вернуться на бульвар Сан-сет, но его накопления не увеличивались. Удивительно, но вся прожитая жизнь словно сократилась для него до единственного воспоминания о тех восьми минутах с Дженис Джоплин; перед глазами так и стояло видение ее обнаженных ног на лиловом ковре. Давид решил поговорить об этом
— Куда ты поедешь, Чато?
— Я не могу тебе сказать.
— А что будешь делать?
— Не задавай лишних вопросов!
И Давид забыл попросить у него денег. Через день он услышал по радио в вечерних новостях, что похитили банкира Иригойена, когда тот выходил из церкви после окончания мессы. Полиция полагала, что преступление совершили партизаны. Давид вспомнил о двоюродном брате, но тут к нему в гости приехал Чоло.
— Как дела, друг мой Санди? — Чоло неизменно привозил с собой упаковку пива и не уезжал, пока они не выпивали его все без остатка. Давид настраивал радиоприемник на станцию «5–70», где звучала музыка «Лед Зеппелин», «Доре», Сантаны и, конечно же, его любимой певицы, о встрече с которой он не переставал мечтать.
— У нее на руках были браслеты? — любопытствовал Чоло.
— Не помню.
— Да ты вообще ничего не помнишь! А халат, говоришь, психоделический?
— Да, какой-то странный, разрисованный весь.
— А ноги у нес длинные?
— Не обратил внимания.
— Кактус ты, Санди! КЪк можно сношаться с бабой и не видеть, что она собой представляет?
— Дело в том…
— Черт подери, тебе еще учиться и учиться!
— Я помню, что она была не совсем белая, а будто бы загорелая, и груди у нее маленькие, в веснушках.
— Ты их сосал?
— Нет…
— Пендехо, надо было сосать! Ну, хотя бы мял их в руках?
— Нет.
— Ну, ты точно озверел! А живот у нее какой?
— Мягенький такой…
— Ты его кусал?
— Нет, потому что от нее как-то странно пахло, будто сырой землей…
— Ну, так и должно быть! А целовалась как?
— Обалденно!
— А ты ее целовал?
— Вообше-то нет…
— Не могу в это поверить, вы что там, у себя в сьерре, девок не целуете?
— Она говорила не по-нашему, я ничего не понимал.
— Ну, ясно, она разговаривала с тобой по-английски!
— Я еще никогда не слышал такого голоса…
— Надо было называть ее «цыпленок» — чикен! Понял? Чикен — по-английски «цыпленок»! А ты потом отерся простыней?
— Там не было никакой простыни.
— Значит, ее халатом?
— Нет.
— Ты должен был пометить ее буквой «Z» — знаком Зорро! Многим женщинам это нравится!
«Вздор!» — буркнула бессмертная часть Давида.
Они сидели уже несколько часов и успели выпить много пива. Рот Давида безвольно открылся, зубы блестели, ему стало лень разговаривать.
— Ты так и не рассказал мне, что на тебя нашло в Лос-Анджелесе, во время матча? Почему твой дядя снял тебя с подачи?
Выпитое пиво подтолкнуло Давида на откровенность:
— Мне тогда слышались голоса, а теперь уже нет.
— Что?
— Голоса
слышались.— В смысле, в голове у тебя, что ли?
— Ага, — сказал Давид, отпивая глоток пива.
— С чего бы это, травки накурился? Я же предупреждал тебя — не прикасайся к марихуане!
— Далчет, не из-за этого!
— А почему ты мне не сказал?
— Неловко было.
Северный ветер трепал кроны деревьев, ночь стояла непроглядная, как чернила. Сантос допил свой стакан и наполнил снова.
— Знаешь что, чертов Санди? Не зря говорят, что удачу за деньги не купишь! Так, как тебе повезло с Дженис, больше не обломилось ни одному мексиканцу, могу спорить на что хочешь! Послушай меня, каброн ты этакий: по ночам я залезаю в постель к разным бабам, либо везу их к себе на ранчо, или просто на реку в кусты, куда придется — потому у меня и синева под глазами не проходит. Но никогда со мной не случится то, что было у тебя!
— Вот и Чато говорит то же самое.
— Каброн твой Чато! Кстати, мне надо обсудить с ним кое-что.
— Он уехал два дня назад и сказал, что вернется не скоро.
— Еше бы, недаром во вчерашнем похищении банкира Иригойена обвинили партизан; хорошо, если Чато еще не шлепнули — наши стражи правопорядка долго разбираться не станут! Как только он объявится — дай мне знать.
— Ты хочешь расспросить его о том, что случилось?
— Нет, просто передам пару слов от ребят.
— Ладно, только самих ребят не приводи.
— Не боись, этим кабронам здесь делать нечего. — Чоло стал пить длинными глотками, потом, будто впервые рассмотрев бугенвиллею, почти полностью закрывшую окно своими листьями, сказал с удивлением: — Вот живучая паразитка, а?
— Ага.
— Я на нее уже раз сто помочился!
— Большеньки-меньшеньки, как говорит Нена.
— Ох уж эта Нена! — Чоло пригладил свои длинные, волнистые волосы, в очередной раз отпил пива и закурил сигарету. По комнате разлился сладковатый запах марихуаны.
— А знаешь ли ты, друг мой Санди, что я влюблен в твою двоюродную сестру?
— А?
— Ты чего смеешься, каброн?
— Я не смеюсь, — сказал Давид, не в силах сдержать улыбку. — Просто любовь зла, Чоло!
— Да ты в своей Чакале вообще влюбился в чужую бабу!
Давид перевел взгляд на ночное небо, продолжая улыбаться; о Карлоте Амалии он уже даже не вспоминал, для него теперь существовала только Дженис Джоплин. Оба замолчали, раздумывая о том, какая коварная штука любовь, особенно если речь идет о такой шальной и самовольной девчонке, как Мария Фернанда.
— А Нена знает?
— Уж давно, с прошлого года, и Чато тоже.
— А ему-то зачем сказал?
— Как это зачем? Когда ухаживаешь за сестрой партизана, приходится учитывать, что он может подослать к тебе целый вооруженный отряд и отделать так, что родная мать не узнает!
— Значит, Нена не сказала тебе «да»?
— Она не сказала ни «да», ни «нет»!
— Сестра мне говорила, что хочет уехать учиться в Гвадалахару.
— Знаю…
— И что ты собираешься делать?
— Лапу сосать! Она ведь теперь даже встречаться со мной отказывается!