Любовник Дженис Джоплин
Шрифт:
Наступил воскресный день, и рестораны на берегу готовились принять сотни голодных и жаждущих отдыхающих. Жены арестованных рыбаков испытывали приподнятое настроение: годами они выпрашивали у Бога какого-нибудь наказания для мужей-пропоец, и наконец их мольбы были услышаны — слава тебе, Господи! Сбылись похожие пожелания и в адрес «распутницы» за ее ненасытную жадность до мужчин.
Маскареньо сразу направился в стоящую на берегу виллу в уверенности, что найдет там оружие, боеприпасы, пропагандистские материалы, партизанские инструкции. Он тщательно разыскивал среди книг учебники по тактике ведения боевых действий, но, помимо
— Та-ак, значит, это комната Сандры Ромо, — пробормотал он вслух. — Приобщите к вещественным доказательствам! — приказал команданте своему помощнику Франко. «И вся эта роскошь будет принадлежать мне!» — мысленно восторгался Маскареньо, глядя вдоль широкого коридора на балкон и открывающийся с него вид на море. Он спустился к бассейну, но, хотя провел бессонную ночь, не позволил себе присесть и расслабиться, как и задуматься о своей язве, из-за которой час назад у него был черный стул. Команданте приказал привести из «Гальеры» запертых там арестованных и вернулся в дом, где отпил из флакончика маалокса и с наслаждением закурил самокрутку — уф-ф-ф! В комнате по соседству полицейский в поисках чего бы такого конфисковать неуверенно вертел в руках долгоиграющую пластинку «Манкиз».
Когда привели пленников, Маскареньо находился в самом благодушном настроении. В столовую, где он расположился, первой ввели Ребеку. Пока команданте допрашивал ее, остальные рыбаки расселись на площадке возле бассейна и как ни в чем не бывало живо беседовали. На них даже не надели наручников, хотя во время ночного нападения на «Гальеру» спецназовцы обошлись с ними далеко не ласково.
— Послушай, Капи, ты знаешь, в чем дело?
— Нет, но имею кое-какие соображения и делаю в уме выводы.
— Может, кто-то браконьерствовал?
— Да кому ж охота выходить в море до начала путины?
— А твою сестру за что же?
— Что скажешь, Тибурон?
— Тут дело в другом!
— У Санди, что ли, какие неприятности?
— Наверно, спустил штаны и показал свой член полицейскому начальнику в Наволато!
— Вот это домина!
— Санди работал здесь сторожем.
Ребека, как обычно, надела на себя широкую юбку и открытую блузку; исходящий от нее аромат был настолько силен, что заглушал даже запах нескольких центнеров марихуаны.
— Сеньорита Ребека Мансо, — обратился к ней Маскареньо и выпил полстакана молока. — Вы знаете Давида Валенсуэлу Терана по прозвищу Санди?
— Конечно, знаю!
— В каких вы с ним отношениях?
— Просто дружим — он помогает моему отцу.
— Ага, значит, дружите и вместе выходите в море по ночам?
— Да, катаемся на лодке, разговариваем…
— Что вы знаете о покойнике?
— Что его привезли Капи и Тибурон, говорят, упал с вертолета, а во лбу у него дырка от пули. А потом он оказался родственником Санди; тот его увидел
и расплакался.— Дальше!
— Капи отвез Санди в Кульякан, чтобы известить родителей, а покойника пока положили у меня дома, на веранде. Оттуда его и забрали родители.
— Кто конкретно за ним приезжал?
— Отец, мать, сестра.
— Скажите, Ребека, какой номер значился на борту вертолета?
— Не знаю, слышала только, что он был весь черный, с огоньками.
— Покойник высок ростом?
— Я его не знала при жизни.
— Вы с ним часто общались?
— Говорю же, мы не были знакомы.
— Зачем вы приходили в этот дом?
— Я приходила сюда только один раз, недавно, к Санди.
— Вам не разрешалось здесь появляться?
— Ну, почему же, просто незачем было.
— Поведение Давида Валенсуэлы менялось, когда приезжал его двоюродный брат?
— Откуда мне знать? Санди ни разу не говорил мне, когда тот приезжает, опять же, работает он у нас совсем недавно. Правда, однажды Санди попросил меня приготовить для своего брата рыбный бульон, но я с ним так и не познакомилась.
— Давид часто отсутствовал в деревне?
— На этой неделе уплывал куда-то в понедельник на нашем баркасе.
— Когда вернулся?
— Не знаю, я увидела его только в пятницу — он пришел к нам обедать и привез новый мотор.
— Ах, так?
— Мощностью в семьдесят пять «лошадей», сказал, что сам за него заплатит.
— Очень интересно! Он рассказал вам о своей поездке?
— Говорил, что плавал в Кастильо.
— Зачем?
— В бордель.
— И часто он посещает бордель?
— Да нет, он же немного ненормальный, женщины ему вроде бы не слишком нравятся.
— Вот как? — Маскареньо допрашивал Ребеку уже с полчаса, когда наконец потерял терпение и решил резко закрутить гайки; долгие разговоры претили ему, он привык действовать наскоком, добиваться нужных ему ответов с помощью кулаков и ругани. Кроме того, эта женщина лишала его самообладания, от нее исходил сильный запах, мешающий ему сосредоточиться; нет, он не испытывал какого-то неодолимого влечения к ней, просто от него ускользало ощущение власти, что было недопустимо, очень беспокоило команданте и вызывало боли в желудке.
— Давид Валенсуэла — партизан!
— Что? Да с чего вы взяли? Он же трус несусветный, от Риверы все время бегает, как заяц.
— А это кто такой?
— Мой жених!
— Не прикидывайтесь дурочкой, Ребека! Давид Валенсуэла партизан, а вы его сообщница!
— Я? — Ребека впервые по-настоящему встревожилась; она ничего не знала о партизанах, но инстинктивно почувствовала, что ей угрожает опасность. Ну, мужика залюбить до смерти, приготовить вкуснющую еду из даров моря — это ей под силу. Но что касается инакомыслия — да пусть ее повесят на самой высокой мачте, если она в этом разбирается!
— Хватит придуриваться! — заорал команданте. — Весь порт знает, что вы с ним каждую ночь выходили в море! С какой целью — прятали заложников, оружие, похищенные деньги?
— Послушайте, мы выходили в море не для этого, а кроме того, вовсе не каждую ночь!
— Нуда, прытко пела рыбка! — Глаза Маскареньо налились кровью. — Вы — его сообщница, партизанка и преступница, а вдобавок еще и незаконно сбываете наркотики! Франко! — подозвал он своего помощника. — Убери эту бабу с глаз моих!
— Послушайте, я не понимаю, в чем вы меня обвиняете! Это несправедливо!