Любовник из каменного века

Первым делом Вера проверила Гростайн. Портал выглядел как мёртвый кусок породы, но, приложив руки к его тёплому боку, можно было почувствовать приятную вибрацию, словно внутри мурлыкал котёнок. Скоро начнётся северное сияние: голова немного кружится и гудит. Хотя, учитывая дегустацию ягодных и грибных деликатесов, с головой всё было неплохо, работать можно.

Вера потратила два часа, чтобы сфотографировать загадочное сооружение. Она сняла десятки крупных и мелких планов, каждую трещинку и каждый символ на идеально гладкой поверхности входа. К ней прилетели любопытные птицы, похожие на современных голубей, только мелкие, худые и с хищными клювами. Их тоже пришлось сфотографировать, пусть орнитологи порадуются. Птички беззаботно скакали вокруг Веры и клевали вошек в песке. Пришли два рогатых оленя, задумчиво постояли и навалили большие кучи навоза. Вера прогнала засранцев, отшлёпав их по толстым пушистым задницам. Понятно теперь, почему на пляже воняет. Оленей она фотографировать не стала, они ничем не отличались от тех, что табунами носятся по трассе Е-6. Эволюция их не затронула.

Устав от съёмок, Вера уселась спиной к порталу и достала пузырёк «Хеннесси», купленный в дьюти-фри. Самое время открыть бутылочку и отметить приход новой жизни, которая начнётся после публикации снимков. Деньги, слава, знакомство с красивыми мужчинами, зависть коллег, интервью в программе Познера, развороты в «Нэшнл Географик». Сделав щедрый глоток, она зажмурилась и подставила лицо солнцу. Заодно и личико подрумянится. Перед глазами всё ещё плавали символы Гростайна, иероглифы, закорючки и пиктограммы. Может быть, профессор Олафсон ошибается, и нет в них ничего таинственного? Может, это обычные «Здесь был Вася» или «Саша+Маша», просто написанные на древних забытых языках?

Вера улыбнулась и подобрала подходящий острый камешек. Легла на землю и, чтобы не портить внешний вид будущего музейного экспоната, нацарапала в самом низу: «Верунчик». Получилось коряво, но здорово. Хлебнув ещё глоточек, Вера добавила: «+Ру». Вот так! Никто никогда не заметит этих царапок, Вера вернётся в двадцать первый век, а где-то в глубокой древности, в каменном веке, останется её автограф — свидетельство путешествия во времени и неудачного любовного романа. Ах, Ру, почему ты такой бессердечный?

Обозрев местность в бинокль, Вера наметила объекты для съёмки: старик с зубилом на бараньем лбу, посёлок с островерхими жилищами, водопад на скале, кухонная глиняная утварь, ожерелья, ножные браслеты и, разумеется, портреты всех женщин, которые согласятся позировать. Снять Ру вряд ли получится, вождь снова куда-то исчез. Неуловимый и прекрасный, как мечта.

К вечеру Вера забила фотографиями сто двадцать восемь гигов на флешке и разрядила все аккумуляторы. Гростайн начинал тускло светиться.

***

Вера освежилась под водопадом и спустилась в посёлок как раз к ужину. Женщины хлопотали у стола и жестами позвали её разделить трапезу. Мужчин не было видно: наверное, отправились пасти стада или ловить рыбу для царского гарема. Или чем они тут занимаются?

Давешний олений бок выглядел сочно и соблазнительно, запах дразнил аппетит, и у Веры потекли слюнки. Она устроилась на кочке рядом с Му: она знала её лучше других и ценила за доброту и заботу.

Когда всё уже было готово, из-за дальней скалы появился хмурый предводитель. Он молча сел на трон, выбрал самый жирный кусок мяса и принялся его жевать. Как по команде за мясом потянулись и остальные. Вера откашлялась и сказала:

— Я знаю, что вы не понимаете русский язык, но я хочу вам кое-что сказать. Вы дикие люди, живущие в каменном веке по варварским обычаям. Это нормально. Вы в этом не виноваты. Поэтому я не обижаюсь, что вы не хотели меня сюда пускать, а потом унизили... гм, предложением вступить в неравный брак.

Все внимательно её слушали, один лишь Ру громко чавкал, обгрызая мосол. Вера повысила голос:

— Но есть и хорошие моменты! Ваша природа чиста и прекрасна, как в день сотворения мира. Ваша маленькая община процветает. Ваша наскальная живопись — шедевр и культурное наследие ЮНЕСКО. Вы можете этим гордиться. Жаль, я не успела разобраться в концепции космологического мира...

Говорить речь, когда тебя слушают десятки людей, оказалось неожиданно приятно. Вера с воодушевлением продолжила:

— Ваша кухня великолепна, даже маринованные поганки! Ваша система канализации может претендовать на экологический сертификат качества! Ваши женщины красивые и худые, как модели! А ваш мужчина... ваш Ру...

Услышав своё имя, Ру мрачно посмотрел исподлобья.

— Ваш Ру — мужчина моей мечты, за которым я пошла бы на край света, если бы этот злобный неотёсанный дикарь меня позвал. Но, увы, меня зовёт Гростайн, — она махнула в сторону пляжа, где уже разгоралась светомузыка. — Я вернусь в две тысячи семнадцатый год, поеду в Санкт-Петербург и напишу о вас книгу. Это будет толстая и красочная книга с сотнями фотографий! Сто двадцать восемь гигов памяти! — Вера похлопала по нагрудному карману, где хранилась флешка. — Я прославлю вас, а вы прославите меня!

Она остановилась, чувствуя, как горят щёки. То ли от длинной вдохновенной речи, то ли от взгляда вождя. Ру смотрел на неё так, словно собирался трахнуть прямо сейчас. Вера была опытной девушкой, она прекрасно знала этот жадный мужской взгляд. Погасшая было надежда вспыхнула ярче прежнего.

***

Она упаковала последние несобранные шмотки. Оленью шкуру скатала в малиново-полосатый рулетик и приторочила к рюкзаку. Присела на дорожку. Подкрепилась глоточком коньяка, чтобы предупредить развитие головных болей. А то геомагнитные бури — коварная штука.

Тонко жужжали комары. В очаге, разожжённом доброй Му, потрескивали мшистые веточки, и густой древесный аромат клубился в вигваме, как октябрьский туман на Дворцовой площади.

Не может быть, чтобы она ошиблась Когда мужчина так смотрит — он приходит. За пять тысяч лет многое могло измениться — климат и ландшафт, флора и фауна, человеческое общество и орбиты планет, но только не взгляд, каким мужчина смотрит на женщину. Это же секс. Основной инстинкт. Он незыблем, как бутерброд с копчёным палтусом.

И Ру пришёл. Его монументальная фигура вытеснила из шалаша весь воздух, и Вере стало нечем дышать. Она взялась за верхнюю пуговичку, но пальцы не слушались, и она растерянно теребила воротник рубашки. Наедине с дикарём, пришедшим за её нежной трепещущей плотью, она чувствовала себя беззащитной и готовой на всё.

— Гыр-гыр! — сказал Ру и повелительно ткнул в сторону выхода.

— Чего?

<