Любовник из Северного Китая

Она спрашивает светским тоном, словно они беседуют в шикарном салоне:

— Мсье, так у вашего отца нет других наследников, кроме вас?

— Есть. Но я старший сын первой жены моего отца. И по китайским законам я единственный наследник всего состояния, потому что дробить его на части не позволяется.

Мать задумывается, ее интересует этот закон:

— Ах я уже слышала об этом… да, да, раньше… Все, что вы говорите, правда… А вы не можете… обойти закон… убедить вашего отца…

Китаец искренне смеется:

— Что вы!.. Смешно даже думать об этом… извините меня.

— Старые китайцы, они ужасны, да?

Китаец улыбается, говорит, что они действительно ужасны, но иногда бывают очень благородны…

Мать охотно слушала бы и слушала этого китайца.

— Наверно, я мог бы его убить, — говорит китаец, — но убедить его переступить закон, — никогда… Но вы можете рассчитывать на меня, мадам, я обязательно помогу вам.

Они смотрят друг на друга, улыбаются. Старший брат выглядит обескураженным. Китаец делает шаг в сторону матери, опять улыбается ей. Разговаривает с ней спокойно, в присутствии незнакомых ему людей. Она жадно слушает его, словно это ее сын, и смотрит на него, так же как смотрит на него девочка, очень пристально.

Китаец говорит:

— Я не стану красть денег у моего отца, мадам, и не стану ему лгать. И не стану убивать его. Все это я наболтал вам просто так, потому что мне хотелось познакомиться с вами поближе… Из-за нее, из-за вашей дочери. На самом деле отец очень расположен к вам и готов передать вам деньги через меня. У меня есть письмо от него, где он мне это обещает. И только в случае, если сумма окажется недостаточной, я прибегну к тому, о чем вам говорил… — Мать улыбается — Но для моего отца сумма в общем-то не имеет значения, ему только нужно время, чтобы связаться с банками и так далее, а вот моральная сторона вопроса его очень волнует, вы меня понимаете?

Мать говорит, что ей все совершенно ясно.

Китаец умолкает. Они с матерью смотрят друг на друга с волнением. Мать видит в его улыбке тихое отчаяние богатого наследника из Садека, оно словно растворилось в ней.

— Если бы я женился на вашей дочери, мой отец лишил бы меня наследства, и тогда уже вы, мадам, не захотели бы, чтобы ваша дочь вышла замуж за бедняка, да к тому же китайца.

Мать смеется.

— И ведь это тоже правда… мсье… тоже правда… такова жизнь… она противоречива…

Они вместе смеются над жизнью. В наступившей затем тишине мать говорит едва слышно:

— Вы так сильно любите мою девочку…

Она не ждет ответа. По губам, по глазам китайца она угадывает отчаяние, страх.

— Извините меня, — говорит она совсем тихо.

Мать начинает забывать про деньги.

Этот интерес матери ко всему тому, что происходит с ней и со всеми окружающими, сразу напоминает китайцу о девочке. А точнее то любопытство, с которым она слушает его — в нем как бы отражается любопытство ее дочери.

— Вы хорошо говорите по-французски, — любезно говорит мать.

— Спасибо, мадам. А вы, если мне будет позволено… вы просто замечательно приняли меня…

Старший брат кричит:

— Может, хватит?… Мы дадим вам знать через мою шлюху-сестру, сколько денег мы хотим.

Китаец ведет себя так, как если бы старший брат вообще не существовал. Он становится вдруг поразительно спокоен и ласков.

Мать тоже, не раздумывая, остается рядом с ним.

— Моя дочь обо всем знает? — спрашивает она его.

— Да. Но она еще не знает, что я был у вас.

— И… по-вашему, что бы она сказала, если бы узнала?

— Не знаю, мадам… — Китаец улыбается. — Сначала, возможно, разозлилась бы, ну а потом плюнула бы на все на это, лишь бы только у вас были деньги — Он улыбается — Ваша дочь, мадам, — она королевских кровей.

Мать просияла, она счастлива:

— А ведь это правда, то, что вы говорите, мсье.

Они расстаются.

Комната китайца.

Ночь.

Китаец вернулся из Садека.

Девочка лежит, но не спит.

Они молча смотрят друг на друга. Китаец садится в кресло, он не подходит к девочке. Он говорит: я выпил водки, я пьян.

Он плачет.

Она встает, подходит к нему, раздевает его и тащит к бассейну. Он не сопротивляется. Она моет его дождевой водой. Гладит его, целует, говорит с ним. Он плачет, закрыв глаза.

На улице небо светлеет, ночь уже кончается. В комнате еще очень темно.

Он говорит:

— До встречи с тобой я ничего не знал о страдании… Думал, что знаю, но ничего не знал. Совсем, совсем ничего, повторяет он.

Она осторожно промокает его тело полотенцем. Говорит едва слышно, как бы сама с собой:

— В такую жару не стоит вытираться насухо… а лучше не вытираться вовсе.

Не в силах сдержаться, он плачет. Очень тихо… Сквозь слезы начинает в шутку ругать девочку:

— Маленькая белая нищенка, уличная девчонка… вот ты кто… надо было мне быть поосторожнее… — говорит он ей с невыразимой любовью.

Замолкает, потом смотрит на нее и опять принимается за свое:

— Потаскушка ты этакая! Грош тебе цена…

Она отворачивается и смеется. Он видит и смеется вместе с ней.

Она намыливает его. Ставит под душ. Он не сопротивляется. Они поменялись ролями.

Ей нравится ее новая роль. Она как бы покровительствует ему. Ведет его к постели, он ничего, ничего не говорит, полностью подчиняется ей. Она довольна. Укладывает его рядом с собой. Ложится под него, закрывает себя его телом. Остается в таком положении, неподвижная, счастливая. Он говорит:

— Я не могу взять тебя. Я думал, что еще смогу. Но я ошибался.

У него слипаются глаза:

— Я в отчаянии, я умираю. Наверно, я никогда больше не буду спать с женщиной. Не смогу.

Она разглядывает его вблизи. Она охвачена страстным желанием, она хочет его.

— Ты больше не хочешь любить меня? — с улыбкой спрашивает она.

— Сейчас, нет, не хочу… Я должен сохранить всю мою любовь к тебе навсегда. Даже когда ты уедешь…

Она берет его лицо в свои ладони. Сжимает его. Он плачет. Его лицо подрагивает, глаза закрываются, рот кривится. Он не смотрит на нее.