Любовник поневоле
Шрифт:
— Ну как дела, Ириш? — Ее голос прозвучал так искренне, что Ире стало стыдно за свои сомнения.
— Плохи дела, Галочка. — Она не стала скрывать ничего. — И, если честно, ты можешь помочь. Но только так, чтобы никто ничего не знал. Это может повредить не только Павлу, но и нашей фирме.
— Все, что могу, — просто сказала секретарша.
— Мне надо знать, где был Бортников в тот момент, когда Павел вышел из кабинета и покинул офис.
— Он был у себя, — уверенно и без запинки заявила Галка.
У Иры упало сердце.
— Почему ты так уверена?
— Потому что, через пять минут после
— Хотела поделиться с ней последней новостью о том, в каком состоянии вышел из кабинета Павел? — Ирине стало так горько, что она уже не думала о том, что может обидеть Галю.
— Нет, просто я поняла, что шеф не вернется, и хотела, чтобы Женька погадала мне на кофейной гуще. Помнишь, она как-то классно погадала тебе. — Галка опять проявила чудеса благородства, и не подумав обидеться, словно понимая, в каком состоянии находится Ирина. — Ира, прошу тебя, перестань видеть во мне сплетницу, которой все равно, что происходит с ее друзьями, лишь бы был повод посудачить, — неожиданно попросила она. — Я ведь очень за вас переживаю, поверь, и ни с кем особо не обсуждала вашу личную жизнь, даже если о чем-то и догадывалась.
— Прости меня, Галочка, — искренне сказала Ира. — Ты ведь знаешь, я тебя всегда любила. Просто я сейчас в таком состоянии, что плохо соображаю.
Она поцеловала Галку и вошла в кабинет Павла. Села в его кресло и разревелась. Положила голову на стол и плакала — по-бабьи, всхлипывая и сморкаясь в бумажные платки. Господи, что же ей делать? Неслышно открылась дверь, Галка вошла и села на подлокотник. Погладила Иру по голове.
— Все уладится, Ирочка, вот увидишь, — успокаивала она. — Ведь не может быть, чтобы невинного человека посадили. Это просто полоса у вас такая. Я как увидела эту Алену, так сразу поняла: не к добру эта дамочка явилась. А уж что она с ним вытворяла, как изводила — я-то видела и слышала. Иногда он кричал ей что-то по телефону, не помня себя от ярости. А ведь такого человека, как Павел, из себя вывести не просто.
— Спасибо, Галюша. — Ира овладела собой. Не имеет она права распускаться, надо думать, что делать дальше. Значит, Сергей чист, и ему можно доверять. Что ж, и на том спасибо.
Но кто все-таки сделал это?
Антон приехал в офис только к восьми часам. Ира работала, разбираясь в бумагах Павла, — она заставила себя заняться делом, чтобы не сойти с ума. Он позвонил ей на мобильный, чтобы убедиться, что она ждет его. В конторе не было никого, кроме охраны.
— Ну как? — с надеждой спросила его Ира, заказав ужин из близлежащей пиццерии.
— Плохо, — устало ответил адвокат. — Они допросили ее мужа, Алексея Палько, и он рассказал им, что Алена не раз звонила ему и жаловалась, что боится Павла, что он очень груб с ней и откровенно угрожает. Можно сказать, что это была последняя капля для следствия — теперь они со спокойной совестью составят обвинительное заключение и отправят дело в суд. Для проформы продержат недельку или две, и, если чуда не произойдет, через месяц ваш муж предстанет перед судом. Честно говоря, я не вижу оснований для чуда. Ваш козырь вряд ли сработает
в нашу пользу.— Спасибо за откровенность. — Ира сама себе удивилась — надо же, как она спокойна. — Значит, вы умываете руки?
— Отнюдь. Но я вам уже говорил, что суд неизбежен. Оправдать вашего мужа будет крайне трудно, почти невозможно, но я буду пытаться. Нам с вами надо все еще раз проанализировать — может быть, мы найдем новый след. Вы доверяете секретарше вашего мужа?
— В каком смысле?
— Могла ли она солгать, чтобы покрыть Сергея? Понимаете, Бортников — это очень верный вариант. Он мог посулить ей хорошие деньги, чтобы она солгала.
— Я не знаю, вроде бы она искренне переживает за нас, но… — задумчиво сказала Ира. — Честно говоря, мне все это ужасно противно. Получается, мы должны подозревать всех своих сотрудников во лжи и предательстве, а ведь это в основном люди, которые давно работают с нами, со многими из них, как, к примеру, с Галей, я уж не говорю о Бортниковых, мы дружим. К тому же я не думаю, чтобы Сергей доверился Галке в таком опасном деле, как убийство. Как же тогда Женя, его помощница, ее он тоже подкупил?
Антон ничего не ответил — только молча жевал пиццу, запивая соком.
— Меня больше интересует другое, — продолжала Ирина, — этот Алексей явно врет. Как бы ни злился Павел, вряд ли он так откровенно угрожал ей, пытаясь запугать. Зачем ему-то топить Пашу? Из ревности?
— К сожалению, тут мы ничего не сможем доказать. Единственным свидетелем их разговоров могла быть Алла, а на нее надеяться нельзя. Даже если она скажет, что при ней Алена такого не говорила, он всегда может сослаться на другой разговор. Гиблый вариант. Можно попробовать раскрутить орудие убийства. Это не домашний нож, убийца принес его с собой. Значит, не был уверен, что в доме найдется что-либо подходящее. В принципе это говорит в пользу Павла: если он убивал под влиянием момента, зачем ему было приносить с собой нож.
— Но это же веский аргумент! Вы не говорили об этом со следователем? — взволнованно спросила Ира.
— Пока нет. Видите ли, этот аргумент может быть веским, если обвинение захочет принять его в качестве такового. Но им это не нужно. Они скажут, что, направляясь к Алене, Павел после телефонного разговора с ней уже был в таком взвинченном состоянии, что по дороге зашел в магазин и купил нож. Такие ножи можно купить в любом хозяйственном магазине, в любом супермаркете. Можно обойти все магазины в районе Алениного дома, ведь нам точно известно, когда именно могла быть совершена покупка, и я завтра займусь этим. Возможно, кто-то из продавцов вспомнит человека, который покупал нож около пяти — шести вечера — в конце концов, не каждый же день их покупают. Но надеяться на это вряд ли стоит.
— Но почему? Мы ведь можем набрать еще несколько таких спорных моментов… — не сдавалась Ирина.
— Ира, — мягко сказал адвокат, — вы еще не знаете самого главного. Экспертиза обнаружила на ноже отпечатки пальцев Павла. Когда я спросил его — трогал ли он нож, он ответил, что был в состоянии шока и плохо помнит, что делал после того, как понял, что ее убили. Говорит, что подходил и наклонялся над ней и вполне допускает мысль, что механически трогал нож. Это делает обвинение практически неопровержимым, понимаете?