Любовник
Шрифт:
– Пошел в кино.
– Он вам хоть помогает тут немного?..
– Все в порядке… все в порядке…
А усталость все накапливается. Я сплю всего несколько часов в сутки. Телефон начинает звонить уже в десять вечера. Некоторые звонят сами, слышали от своих друзей о ночном избавителе и обращаются прямо ко мне.
Надо кончать все это…
Сегодня я приехал в гараж совершенно без сил. Ночью мы отбуксировали вконец разбитую после тяжелой аварии машину, в которой погиб ребенок. Не успел я войти в гараж, а мастер уже бежит ко мне, возбужден до крайности. У него замечательная идея. И показывает мне на разбитую машину, которая стоит уже под одним из навесов, подвешенная на специальных крюках. Он хочет разрезать ее пополам и половину, которая осталась
Я прислоняюсь к смятой машине – разбитые окна, следы крови на сиденье, ботиночек ребенка и рядом с ним игрушечная машинка той же марки и того же цвета, копия раздавленной. Голова моя кружится, сердце проваливается куда-то вниз, еще немного, и я потеряю сознание.
– Делай что хочешь, – говорю я мастеру, залезаю в машину и еду домой.
Десять часов. Дома тишина. Я опускаю жалюзи, раздеваюсь, остаюсь в одном белье, снимаю покрывало, залезаю в постель и пытаюсь уснуть. Смутное воспоминание о болезни в далеком детстве поднимается во мне. Никогда в жизни не позволял я себе так нежиться. Лежу. Глаза закрыты, плоть моя начинает томиться. С улицы доносится детская песенка из находящегося где-то далеко детского сада, кто-то выбивает ковер, кто-то играет на скрипке, женский смех. Израильское утро. Моя страсть разгорается постепенно, какая-то смутная, неясная, ни на кого не направленная. В окна проникает запах цветения. Что-то со мной происходит, от усталости последних недель что-то во мне размякло, растворилось напряжение многих лет. Я сбрасываю одеяло, раздеваюсь догола, изучаю в зеркале отражение своего отяжелевшего тела. Открывается входная дверь. Дафи. Она, как и я, совершенно не в себе из-за этих последних ночей. Идет на кухню, открывает дверцу холодильника, бродит по дому, заходит в мою комнату. Я лежу под одеялом голый.
– Папа? Ну и напугал ты меня. Что случилось? Ты заболел?
– Нет, только устал ужасно.
Она садится на кровать. Уже настоящая девушка. Лицо у нее печальное, осунувшееся, глаза покраснели, словно от слез. Хватит этих ночных самоистязаний.
– Что, занятия уже кончились?..
– Нет, я просто ушла… повздорила с учителем математики.
– Что случилось?
– Да ерунда, неважно.
– Больше не будем работать по ночам.
– Почему? – Голос у нее упал, но она не кажется удивленной.
– Хватит. Нечего искать там больше…
– Ты потерял надежду…
– Почти.
– А мама?
– И она в конце концов смирится. Серьезные и взрослые ее вопросы…
Она молчит, думает. Что-то не дает ей покоя.
– Машина, которую мы тащили вчера… Несчастье с этим ребенком… Уже известно точно, как это произошло? Кто они?
– Я не знаю…
Она очень напряжена, взгляд какой-то отсутствующий. Маленькая морщинка появилась в углу рта. Скрывает что-то. В последнее время она все больше становится похожа на Асю.
– Иди спать.
– Не могу. Слишком устала…
– Так садись за уроки… Что произошло у тебя там с учителем математики?..
Она улыбается грустно, не отвечает, выходит из комнаты.
Я звоню в фирму техпомощи и аннулирую наш договор.
– С какого времени?
– С этой ночи. Звоню старухе.
– Где Наим?
– Пошел в кино.
– Хорошо. Скажите ему, пусть
возвращается в свою деревню, а завтра пусть явится в гараж, как обычно. Больше он мне не нужен по ночам. Я больше не буду этим заниматься.Молчание…
– Госпожа Армозо?
– Да.
– Так передайте ему…
Она молчит. У меня вдруг от жалости к ней защемило сердце. Ведь это была ее последняя надежда. Она забормотала:
– Но он не мешает мне… Он может остаться жить здесь…
Я сразу же понял.
– Если хотите, пусть остается, я не возражаю. Может даже не приходить в гараж, пусть продолжает помогать вам…
Словно он вещь…
Ее голос дрожит, будто она вот-вот заплачет.
– Спасибо, спасибо, пусть останется еще немного, пока я снова не привыкну к тишине…
– Сколько захотите…
– Спасибо, спасибо, еще немного. Благослови вас Господь. Хороший вы человек.
Ася
Поздняя ночь. Все спят. В доме темно. На улице дождь, буря. Слышно, как ветер стучит ставнями. Я на кухне, на мне большой фартук, занята стряпней, готовлю рыбу. Отрезаю головы, очищаю от чешуи, разрезаю белые тела, чтобы вытащить внутренности. Руки мои в крови и грязи. А рыба какая-то особенно противная, жуткая какая-то, огромная, мертвые глаза желтого цвета, зеленоватая чешуя твердая и острая, точно перья. На плите стоит кастрюля, вода уже закипает. Надо торопиться.
Кто-то сидит за моей спиной у обеденного стола, я знаю, кто это. Я медленно поворачиваюсь, в руках у меня нож, он читает газету и ест тонкий кусок хлеба, на нем военная форма, на лице черная щетина.
– Габриэль, что случилось? Где ты?
Он не поднимает глаз от газеты, переворачивает страницы.
– Но ведь война еще не кончилась. Это вы послали меня…
– Как это не кончилась? – говорю я с отчаянием. – Все кончилось, а от тебя никаких вестей. Адам ищет тебя по ночам.
– Где он ищет?
– Вот послушай…
И мы замолкаем, прислушиваемся, слышим чьи-то тяжелые шаги в комнатах, кто-то открывает шкафы, выдвигает ящики.
Габриэль иронически улыбается, лицо его как-то повзрослело, он стал более зрелым, более уверенным в себе. Он складывает газету, подходит ко мне, заглядывает в булькающую кастрюлю, прибавляет огонь.
– Что ты варишь?
– Рыбу.
– Рыбу? – удивляется он. – Рыбу?
А я вся дрожу, надеясь, что он прижмет меня к себе, обнимет.
Но он уже собирается уходить.
– Куда ты?
– Я возвращаюсь туда.
– Но ведь война кончилась… – почти кричу я.
– Как это кончилась, – он начинает злиться, – посмотри на календарь.
И правда, на стенном календаре еще только десятое октября.
– Но это ошибка, мы просто забыли оторвать, – кричу я, кидаюсь к календарю и испачканными в крови руками начинаю исступленно отрывать листок за листком, с силой мну их и зажимаю в кулаке, но он уже исчез.
Дафи
И, охваченная каким-то беспокойством, я еду в центр искать купальник на лето. В автобусе рядом со мной усаживается человек, лицо которого кажется мне знакомым. Я напрягаюсь, просто с ума схожу, но не могу припомнить, где я его видела, он словно вышел из моего сна. Огромный мужчина. На голове буйная грива волос, ему лет сорок, уткнулся в вечернюю газету. Наконец до меня дошло – это тот самый человек, который стучит по ночам на машинке, на той стороне вади. Это он, и никто другой.
Он сошел на остановке, и я за ним. Наконец-то узнаю о нем что-нибудь. Человек, стучащий на машинке, мой ночной сообщник. Одет небрежно, в потрепанных джинсах, идет не торопясь, смотрит на витрины, газета засунута в задний карман. Заходит в банк, и я за ним. Стою в сторонке и заполняю бланки всякой чепухой, вкладываю миллион и снимаю два миллиона. Подождала, пока он взял немного денег (всего двести лир), бросаю бумажки в корзину и иду за ним следом. Он заходит в канцелярский магазин, я за ним, он стоит, глаза его блестят, начинает рассматривать пачки с бумагой.